Человек с горящим сердцем

Послышались голоса стражников, чавканье густой жижи, из которой они с трудом вытаскивали ноги. Бросив пальто, Федор беззвучно соскользнул с кочки. Метелки над ним колыхнулись, сразу ударили выстрелы, и он услышал радостный голос:

— Тама он, Митрий! Заходи левее — прижмем политика к воде.

— Ну его к лешему! Своя-то жисть дороже. Еще утопнешь в полном снаряжении. Да и не он это — крыжень взлетел.

— С тобой каши не сваришь! — сердито произнес другой. — Эх, рано вечереть стало!

Федор медленно, но упрямо пробирался в глубь зарослей. Вода уже по шею, и он боялся, не засосало бы илистое дно. А на чистоводье не выплывешь — сразу увидят. Так и затаился — за стеной тростника у самого зеркала озера.

Вскоре на темное небо высыпали звезды. Голоса преследователей утихли. Ночь стояла свежая, ветер северный» ледяная вода сводила судорогой ноги, но Федор не шевелился. Набраться бы терпения и выждать часика два — может, подумают, что утонул…

Далеко за полночь Федор с трудом выбрался на сухое. Вода текла с него ручьями, хлюпала в сапогах. Разыскал свое пальто. Быстрая ходьба немного разогрела. Караулов нигде не было.

Федор решил пробираться на Журавлевку. Сюда, на тихую улочку, в домик работницы с конфетной фабрики «Жорж Борман», еще в июле переехала с Епархиальной Шура Мечникова.

Обессиленный, до смерти уставший, Федор вошел во двор за поленницу и повалился на землю. Не впервые так спать. Здоровье железное, да и не зима еще. Нельзя беспокоить женщин ночью.

Но Федор переоценил свою выносливость. Когда утром Шура обнаружила его во дворе, он весь пылал и бредил. Его перенесли в комнату.

Вечером Стоклицкая привела знакомого доктора, и он установил воспаление легких, физическое и нервное истощение.

Могучий организм Федора долго спорил со смертью. Больной стонал» метался в постели. Его одолевали кошмары. Чудилось — плывет по горящей реке в одной лодке с Бровастым, пытается вырвать у предателя весло, которым тот направляет челн в огнедышащую пасть вулкана, и не может… Новое видение — озеро у Канатки. Стражники жгут камыш, и он в нем заживо сгорает…

Наконец наступил кризис, жар упал, и Федор еле-еле приподнял веки. Над ним склонились озабоченные лица Мины и Шуры… Но почему он в комнате, а не во дворе? Отлично помнит, как улегся за дровами. Хотел привстать, но тело не подчинялось. Попросил зеркало… и ужаснулся: совершенно чужая физиономия. Заросшая, худая, одни глаза и нос. Дело пошло на поправку, но нависла новая угроза. По заданию большевиков в харьковской жандармерии служил свой человек, и он предупредил:

— Один черносотенец донес, что на Журавлевке прячется какой-то больной политик. Кто там у вас? Будет облава.

Как только стемнело, Корнеев и Васильев повели под руки ослабевшего после болезни Сергеева на далекую Павловку.

Впереди и позади шли дружинники. Бассалыго разведывал путь. Готовы на крайние меры, лишь бы не попал Артем в руки полиции.

Глядя на беспомощного Федора, встречные покачивали головой:

— Надо же так зашибить дрозда! А дружки-то словно и не пили.

— А ведь верно, ребята, — шепнул товарищам Федор. — Изображайте забулдыг, а то навлечем подозрение… Гуляли вместе, одного развезло, а два трезвые? Так не бывает.

Саша Рыжий и Васильев загорланили пьяные песни, стали пошатываться. Поздние прохожие шарахались от них.

Так и добрались благополучно на Павловку.

ЛЖИВЫЙ МАНИФЕСТ

У жандармского ротмистра Аплечеева — праздник. Он писал начальнику одесской охранки, и перо его плясало на бумаге:

…По имеющимся в отделении сведениям, нелегальный представитель Центрального Комитета РСДРП с революционной кличкой «Артем» в последних числах августа текущего года выбыл из г. Харькова, направившись в г. Одессу…

В Харькове он наблюдался с первой половины мая сего года и по приблизительной установке проживал по паспорту на имя сельского мещанина Егора Сергеевича Суханова… «Артем». посещал сходки как «Федор», вел усиленную агитацию среди рабочих от имени большинства, подготовлял и руководил рабочими забастовками в г. Харькове…

Об изложенном уведомляю Ваше Высокоблагородие.

Но ротмистр кое в чем ошибался.

Федор действительно уехал, но не в Одессу, а в Петербург: для получения от ЦК устных указаний о революционной тактике в этот сложный период. Так решил комитет.

Фрося принесла старую шинель мужа-железнодорожника, его форменную фуражку и проводила Сергеева на станцию Харьков-Товарный.

Взобравшись на тормозную площадку вагона, он присел на свой железный сундучок путейца и помахал Фросе рукой: