Она встала и пошла прочь из палаты. Дверь осталась открытой, и мне видно было, как она быстро идет по длинному, освещенному зловещим мертвенным светом коридору к выходу. Ее каблуки звонко стучали по полу.
– Ты украла его, – выкрикнул я ей вслед. – Мы должны были жить все вместе, сама знаешь.
Дженнифер не останавливалась.
– Мы с тобой связаны. – Голос мой звучал на удивление громко.
Неожиданно она развернулась и бросилась обратно, причем так быстро и решительно, что я испугался.
– Ты, – выкрикнула она мне в лицо, – ничего не знаешь. Ничего! Ничего! Ни обо мне, ни о самом себе.
Всхлипывая, она принялась колотить меня по руке, пока я не уронил телефон на пол. И, когда она наклонилась поднять его, я, уже отключаясь от реальности, что часто случалось, когда меня переполняли эмоции, неожиданно понял, что отдельную палату для меня оплатил Вольфганг. И что это было как-то связано с телефоном.
Из стены выскользнул Райнер. Он взял Дженнифер под руку и увел ее из палаты и из моего мира. Теперь она разговаривала по телефону в коридоре, освещенная его зловещими лампами. Я слышал, как на руке у нее позвякивали браслеты. Кажется, ее собеседником был какой-то подросток.
– Солнышко, когда теряешь карточку, нужно сходить с паспортом в банк и снять там наличные.
Побултыхавшись на мелководье, мы с медноволосой женщиной двинулись к дому, и по дороге она рассказала мне о пьесе, которую разучивала. Оказалось, это была народная шотландская песня. Но им с пианистом предстояло дуэтом исполнить ту версию, что пела Нина Симон. Мы шли сквозь камыши, и она напевала: «У того, кого люблю я, волосы черны как смоль». В тот день, предав Дженнифер в саду под вишней, я открыл в себе какую-то ужасающую жестокость. Теперь она стояла в больничном коридоре, привалившись к стене. На руках у нее поблескивали браслеты.
– Нет, – негромко говорила она в трубку. – Нет, не нужно. Лучше попроси отца, пусть даст тебе денег, пока все не уладится.
11
Вольфганг все еще ждал случая поговорить со мной. Вздыхал, маяча за вазой с подсолнухами. И я понимал, что рано или поздно вынужден буду с ним пообщаться. Не то он еще напугает Луну своей серебристой, похожей на волчью шерсть гривой. Теперь он стоял у моей постели в накинутом на плечи пальто из верблюжьей шерсти. Веки его подрагивали, а губы повторяли:
Он явно нервничал, и его нерешительность придала мне смелости.
– Мы точно встречались с вами раньше, Вольфганг. Вы плавали в личном озере Эрика Хонеккера.
Я помнил, что он любит плавать на спине. На большее у него не осталось сил, все они ушли на изобретение феноменологии вместе с Гуссерлем и Хайдеггером.
– Вы теперь на пенсии? Ушли с поста ректора университета?
– Я никогда не был ректором университета. Я руковожу хедж-фондами.
Вольфганг замолчал и несколько раз вздохнул.
Его «Ягуар» пробил мне голову на Эбби-роуд и поехал вместе со мной в Восточный Берлин. Но в голове Луны к тому моменту он уже был. Это государственный строй его туда посадил. К Луне в голову. Чтобы ночами он грозился утащить ее в свое логово и наказать за преступные мысли. Луна была где-то рядом: я слышал ее неровное дыхание. Мне хотелось ее успокоить, я полагал, что знаю, как это сделать, но она ничего не желала слушать. Мечтала сменять Шпрее на Мерси [10] и была ради этого на все готова.
Кажется, я все прослушал.
Вольфганг шарил правой рукой в кармане пальто. Наконец, он нашел то, что искал. Это оказался носовой платок. Носовой платок в бело-голубую клетку, аккуратно сложенный в квадрат. Он передал его мне бог знает зачем. У него есть какая-то тайна, шепнул я Луне, которая точно слонялась где-то поблизости. Я вытер глаза платком Вольфганга, он же крепко задумался. И думы его, видимо, были тяжелые. Настолько тяжелые, что он даже опустил свою серебряную голову.
– Вот что, Сурл…
Где там медсестра с порцией морфина?
Он поднял на меня глаза.
– Я хотел бы поговорить о том, как вы переходили дорогу. Я не ищу себе оправданий, не собираюсь вас уличать. Речь не об этом.
Я отдал ему платок. Он свернул его и спрятал обратно в карман – причем проделал все это мучительно медленно. Несколько секунд он рассматривал свои ботинки, затем поднял голову и взглянул на меня.
– Да-да, Вольфганг, вы сейчас скажете, что я беспечный человек.
Глаза его поблескивали в темноте.
– Вовсе нет. Вы определенно знали, что делали. И вели себя отнюдь не беспечно. Наоборот, в тот день вы, кажется, задались целью попасть под машину.
Я холодно заметил, что все повреждения его автомобиля покроет страховка.
– А кто заплатит за мои?