Человек, который видел все

Дженнифер двадцать восемь, мне тридцать три. На дворе 1993 год. Наш сын болен. Ему остается всего несколько дней, но мы об этом еще не знаем. Я вылетел в Бостон первым же рейсом, дальше добирался на пароме. А потом на машине, которая забрала меня в порту Провинстауна и отвезла на Кейп-Код, в Уэлфлит. И здесь, в деревянном домике, я пять часов держал на руках своего больного сына. Теперь наступил вечер, и Дженнифер предложила мне выйти в сад, подышать свежим воздухом. Перед домом растет вишня, я лежу под ней, на земле. И вижу в соседнем дворе женщину лет двадцати шести. Она сидит на террасе и играет на виолончели. Снова и снова повторяет один и тот же отрывок. Мне нравится следить за тем, как она старается постичь язык этого музыкального произведения. В мелодии столько жизни и надежды. Наконец женщина отрывается от своего гигантского инструмента, держа смычок в руке, поднимает голову, распрямляет спину и замечает меня на земле под вишней. Я неловко машу ей рукой. И говорю, что собираюсь пойти поплавать. Скоро прилив. Не хочет ли она сходить со мной?

О да, хочет. Она с удовольствием искупается вместе со мной. Женщина встает, придерживая рукой виолончель, которая теперь, лишившись тепла ее тела, кажется, чувствует себя одиноко.

Я жду ее, не веря, что она и в самом деле появится. Но вскоре она снова выходит из дома. Ее медные волосы рдеют на солнце, зеленые глаза сияют. Вся она словно фосфоресцирует, как светлячки или те виды мха, что светятся в темноте. Мне страшно, я себя не помню от изнеможения. Мой сын болен, и никто не может понять, что с ним такое. Женщина входит в наш двор через арку зеленой изгороди и, вздрогнув, останавливается. Я оборачиваюсь, чтобы понять, куда она смотрит. За моей спиной стоит под цветущей вишней Дженнифер. Налетает ветер, и лепестки осыпаются на землю розовым дождем.

– Да, – кивает постаревшая Дженнифер, – я видела, как вы с ней ушли на залив.

– Я ничего не соображал, – шепчу я, лежа в постели на Юстон-роуд.

Светящаяся медноволосая женщина взяла меня за руку, и мы двинулись по мелководью среди расползающихся крабов и мотающихся в воде водорослей. Она рассказывала мне о себе. А я молчал. Хорошо было хоть ненадолго отвлечься от разговоров о болезни сына. Оказалось, она приехала сюда в отпуск и сняла соседний от нас домик. Вообще она преподает литературу в Гарварде и играет в оркестре. За лето ей непременно нужно разучить пьесу, которую она сейчас играла в саду. Через несколько недель ей предстоит выступать с ней на концерте в Бостоне. Она оказалась интересной, разносторонней личностью, и ей приятно было проводить время с человеком, который так внимательно ее слушал. Ему же, казалось, было абсолютно некуда спешить. Он охотно с ней плавал, собирал раковины, плескался в прогретой воде у берега. Солнце путалось в ее медных волосах. Мы лежали в воде, соприкасаясь плечами, и разглядывали дюны, камыши и семьи, расположившиеся на берегу на пикник. Со своими длинными загорелыми ногами, блестящими глазами и нежными, но неожиданно сильными руками она казалась каким-то адским питоном, опутавшим меня под огромным американским небом. В Уэлфлит она приехала всего пару дней назад и ничего не слышала об Айзеке, о моем сыне, который был смертельно болен, хотя в ту минуту я об этом еще не знал. И мне очень нравилось то, что она из другой реальности, что в ее мире есть книги, музыка, первые дни долгожданного отпуска и подготовка к концерту.

В то время как в моем мире нам скоро, очень скоро, предстояло совершить все необходимые ритуалы по случаю смерти сына.

– Нет, – сказала сидевшая возле моей кровати постаревшая Дженнифер. – Она не была питоном. Не называй ее тем, кем был сам. Это ты, как змея, спрятался в камышах. Сбежал, когда сильнее всего был мне нужен.

– Ты была полной противоположностью человека, которому хоть кто-то может быть нужен, – холодно возразил я. – В этом заключалась вся твоя сущность: ты во мне не нуждалась.

– Потому что рассчитывать на тебя не было смысла. – Она вырвала у меня руку. – Ты с самого начала был полной противоположностью человека, на которого хоть в чем-то можно рассчитывать.

– Вот что я тебе скажу, Дженнифер Моро: именно этим я так тебе и понравился.

Дженнифер откинула назад свои серебристые волосы. Средоточие красоты, изящества и самообладания в темной больничной палате.

– А я тебе вот что скажу, Сол Адлер: когда родился наш сын, мне было всего двадцать четыре. Я работала, и Айзек был со мной каждый день. И мы с ним были счастливы. Любили друг друга. И другие тоже его любили. Он умер у меня на руках. А тебя рядом не было, хотя идти до нас тебе было всего десять минут.

В этот момент запищал ее мобильник.

– Не бери трубку, – железным тоном заявил я. – Мы только начали. Самое интересное впереди.

Телефон надрывался, и я выхватил его у нее из рук. И снова закричал:

– Ты забрала нашего сына в Америку.