Человек из раньшего времени

Расположившись внутри за уютным столиком, Бубецкой отметил про себя, что Керенский в какой-то мере был прав. Обстановка в Петрограде немного подуспокоилась, то ли народ устал от бесконечных шараханий вправо-влево от намеченного курса, то ли действительно правительство вело верную линию в руководстве страной, но таких беспорядков в столице, которые бросились ему в глаза в апреле и заставили убежать из Петрограда в Бердичев, очертя голову, уже не было. Публика в ресторане собралась относительно приличная, играла тихая музыка, официанты были так же вежливы и лениво-монотонны, как при царском режиме. Все это хоть и напоминало прежнюю жизнь, ярым борцом с которой считал себя Бубецкой, но все же сейчас производило на Ивана Андреевича умиротворяющее, успокоительное воздействие. Он устал так же, как и все вокруг, и сейчас жаждал только покоя.

– О чем ты думаешь сегодня весь вечер? Молчишь… – спросил Феликс, когда они закончили трапезу и потягивали из бокалов марочное вино, затягиваясь дорогими сигарами.

– Впервые за долгое время я хочу молчать. Тишины хочу.

– Я понимаю тебя, только… наверное, разочарую. Тишина эта временная и скорее эфемерная, чем действительная.

– Отчего? Мне кажется, все порядком устали…

– Именно устали. Всем нужно время, чтобы отдохнуть. Но, поверь мне, недолго. Отдохнут – и снова примутся за свое гнусное революционное дело. Запущена огромная машина, остановить которую под силу только бомбе навроде новой войны. А ее пока не предвидится – не знаю, к счастью или к сожалению. Так что это затишье перед бурей.

– Что ты понимаешь под этим словом? Большевики?

– Думаю, да. На сегодняшний день в политике Керенского все разочарованы. Слов сказано много, обещаний принято еще больше, а сделанного ничего. Откат к старому невозможен просто потому, что, как я уже говорил, Николай не простит такого вероломства в свой адрес. А впереди только одна, коммунистическая, альтернатива.

– Но она в сущности губительна… Губительна потому что невозможна. Ничего из того, о чем они говорят, не имеет отношения к реальной действительности да и не будет иметь никогда. Следование их принципам и идеалам чревато еще большим разочарованием, чем сейчас.

– Это понятно. Но наш народ всегда надеялся на чудо. Надеется и сейчас.

– Печально все, что ты говоришь… Тебе не идут такие монологи. Ты должен улыбаться и порхать, наслаждаться жизнью и проповедовать идеалы эпикурейства, – улыбаясь, глядя в красивые глаза Феликса, говорил Бубецкой.

– О, батенька, да ты пьян.

– Еще как. И поэтому предлагаю тост, – он поднял бокал над головой. – За тебя. И за Россию.

Выпили.

В этот момент двери ресторана распахнулись, и на пороге появилась шумная компания человек из пяти – двух женщин и трех мужчин. Все они были изрядно пьяны. Шум и хохот, веселье исходили от них, заставляя Бубецкого и Феликса на время забыть о том, что в стране царит революционный беспорядок.

– Как они веселы, – заметил Феликс. – Как в старые времена… Будто и не было никакого переворота…

– Перестань мечтать. Сам говоришь, это иллюзия, а в жизни нет ничего хуже, чем следование ей и принятие ее на веру. Все равно придется отрезветь… Смотри-ка! – вглядевшись в толпу, Бубецкой легко ударил ладонью по столу. – Это же Анисим с Варварой!

Через минуту Иван Андреевич и Феликс присоединились к вошедшим.

–..Так-то вот, Вашбродь, остался я значит в Петрограде. Тут такое было!.. Керенский кричит: «Мятеж, мятеж!», телеграммы летят от Корнилова, что, мол, дескать, ему не подчиняться. Я так про себя подумал, подумал – а кто мне Корнилов? Царский генерал, золотопогонник вшивый, тоже мне перст указующий нашелся. И вспомнил я, что в это самое время в ставке вместе с ним наш человек сидит, ну, помните, Вы меня еще с ним знакомили…

– Савинков?

– Точно. Я ему телеграфировать, мол, что делать прикажешь, Борис Викторыч? Он мне ответ – Корнилову не подчиняться, провокации его сторонников подавлять. Я в шестую армию, ну, к тем солдатикам, с которыми вместе ты генерала Деникина арестовывал, ну-ка, ребята, вышлите-ка мне пару взводов для обеспечения порядку. Ну прислали конечно, чего уж! Я – на трибуну. Как, мол, так? За что мы воевали? За что на баррикадах стояли? За то, чтоб царский генерал нами командовал да на смертушку нас посылал?! Э, нет, говорю, братцы, так дело не пойдет! Ну, схватились пару раз с корниловцами, побили их маленько, а там и поуспокоилось… Когда этих стервецов – генералов в Быховскую тюрьму позапихали, все как-то оглядываться стали, поумнели что ли. Оно ведь, понимаешь, дотоле правительство все с рук всем спускало, а тут зубы показало. Вот и присмирели. Так что власть-то наша, любушка!..

– А ты? Как ты восприняла все происходящее? – Бубецкой обернулся на Варвару. Она прятала глаза и куталась в широкие объятия Анисима, то и дело отправлявшего в рот один за другими фужеры с водкой.

– Да мне-то что… Моя реакция была молчаливой. Иное дело, что так продолжаться не может, и в Быховскую тюрьму весь Петроград не посадишь…

– Что ты имеешь в виду?