«Ну вот и все. Революция закончилась. Керенский оказался не более чем ищущим власти прохвостом. Без Корнилова боеспособной армии не быть, а вместе они сосуществовать не могут. Пока суть да дело, оборона будет сломлена, наступление уже провалено. Победителя в схватке нет, потому как нет поля боя – очень скоро Россия окажется во власти кого-то третьего, вернее всего, удобного немцам. Колонии из нее, конечно, сделать не удастся, но ослабить волю, надломить сознание, получилось. Жаль. Не за то мы боролись, совсем не за то… Ах, как это горько – понимать, что тридцать лет жизни потеряны впустую! Столько жертв – и ради чего?!»
Бубецкой тяжело опустил голову и закрыл глаза. Вдруг чья-то рука тронула его плечо – он посмотрел на гостя, им оказался Феликс.
– А, «Маленький», садись, отдохнем…
– Тебе телеграмма. Керенский объявил Корнилова мятежником по всей стране. Тебе приказано арестовать Деникина.
– Но как я это сделаю? Они меня на куски разорвут.
– К тебе выдвигается дивизия из Шестой армии – там, где Папахин организовал комитет, в помощь.
– Этого еще не хватало…
– О чем ты?
– Чтобы бороться с военными, Керенский вновь отыскивает недовольных и делает их своей движущей силой. Повторение февраля или чего хуже?
– Чего уж хуже?
– Гражданская война.
– Тсс… Не кричи. Могут услышать.
Бубецкой снова закрыл глаза. Страха не было – была обреченность. Единственное, о чем он почему-то не думал в эту минуту, так это о том, что боролся и проповедовал он во имя того, что породило всю эту смуту. Иное дело, что за флером цветов народной свободы не разглядел он ее же ягод, которые, как показывала ему жизнь, оказались очень горькими на вкус.
Конец третьей части
Часть четвертая. «Властители»
Глава восемнадцатая. «Государь»
Человеку разумному надлежит избирать пути, проложенные величайшими людьми, и подражать наидостойнешим, чтобы если не сравниться с ними в доблести, то хотя бы исполниться ее духа.
– Рад, рад Вас видеть, дорогой Иван Андреевич! – Керенский был заметно воодушевлен. Стоило Бубецкому показаться на пороге его кабинета, он подскочил со своего места и подбежал к комиссару, протягивая ему руку. – Сколько же испытаний выпало на нашу долю последние дни, – запричитал он, не дав посетителю опомниться и ответить на его приветствие. – Со сколькими же препятствиями сталкивается революция на пути к достижению поставленных целей! Ну да ничего, мятежники в тюрьме, обстановка в Петрограде успокоилась, Ленин из России уехал, так что… Можно смело готовиться к проведению Учредительного собрания!
– Поздравляю Вас, Александр Федорович, – сухо сказал Бубецкой. – Будут ли теперь ко мне какие-нибудь еще приказания?
– Честно говоря, есть одна мыслишка, но надо ее еще обсудить с другими членами правительства… Да и потом даже если ей суждено претвориться в жизнь, она потребует от Вас значительного участия и энергетических затрат. Так что, полагаю, после выполненной Вами на отлично миссии на Юго-Западном фронте, самое время Вам сходить в отпуск. Пройдитесь по родному городу, поосмотритесь, съездите куда-нибудь в конце концов. А через недельку приходите, поговорим.
– Этот город мне не родной, Вы знаете. Родина у нас с Вами одна и та же – Симбирск. А этот город я если когда-то и любил, то от былого чувства не осталось и следа – он отнял у меня молодость, любимого человека, похоронил все идеалы…
Керенский не слушал гостя; оттарабанив свой монолог, он погрузился в какие-то бумаги и отвел от него глаза.
– Ну тогда развейтесь. Одним словом, война войной, а обед по расписанию.
На улице Бубецкого ждал Феликс.
– Ну и что? Куда теперь?
– Никуда.
– Что ты имеешь в виду?
– Мне предоставлен отпуск длиной в неделю, можно тратить его по своему усмотрению.
– Это же великолепно, – улыбнулся Юсупов. – Поживешь в моем доме, отдохнешь. А начнем культурную программу с посещения ресторана. Так давно не был в приличном питейном заведении, а эти революционные забегаловки уже, признаться, порядком поднадоели.
– Что ж, посвящаю этот отпуск тебе.
Приятели задорно переглянулись и зашагали по гулкой набережной к ближайшему ресторану.