Чейзер. Крутой вираж

Ее тело моментально обмякло. Он пах не только спиртным, но и туалетной водой. В нем чувствовалась огромная сила – та самая сокрушительная сила, которая воздействовала на ее мозг, как ток действует на любую мышцу: сначала заставляет ее учащенно сокращаться, затем полностью обездвиживает.

В таком состоянии Мак был опасен – и, хотя Лайза знала, что ей нечего бояться, он все равно был опасен. Дик, агрессивен и обманчиво спокоен – термоядерное сочетание, которое расплавляло ее мысли и желания. Когда Чейзер пребывал в подобном настроении, он хотел одного – трахнуть ее. И, Боги, она каждый раз хотела того же. Подчинялась ему, как игрушка, как кукла, хотела его, желала так сильно, что едва помнила о том, кто она, зачем она.

– Я про тебя не забывала.

– Тс-с-с… – к ее губам прижался теплый палец. – Я не разрешал тебе говорить. А я люблю приказывать, ты ведь знаешь?

Она кивнула.

– А еще я люблю, когда мои приказы исполняют.

Все, конец ее логике. Он пришел заняться с ней любовью, и сопротивляться бесполезно – Чейзер возьмет то, что ему причитается, и только после этого оставит ее в покое. А если Лайза не захочет давать ему то, что он желает, он заставит ее захотеть. О да, он умеет, всегда умел.

– Поэтому мы договоримся так: ты стоишь тихо и неподвижно, а я тебе напоминаю, кто я такой. Чтобы наверняка. Подними руки.

Чувствуя, как тело становится горячим и ватным, как она теряет остатки воли, Лайза начала поднимать руки; зашуршали об обои тыльные стороны ладоней.

– Вот так, хорошо.

Он не дал ей поднять их до конца – остановил на середине, расставленными в стороны и согнутыми в локтях – ни больше ни меньше поза «Я сдаюсь».

– Умница. Вот так и держи. А разговаривать не надо, ты же понимаешь, разговаривать ни к чему.

И первое, что он сделал, опустившись на колени, – стянул с нее джинсы, заставил перешагнуть через штанины, откинул их в сторону. Затем достал из кармана небольшой нож – света хватило, чтобы рассмотреть вынырнувшее лезвие; Лайза вжалась в стену – и разрезал тонкую ткань трусиков. Те тряпочкой упали на пол.

– Вот так, хорошо.

– Зачем… – прошептала «жертва», несмотря на запрет, – ты меня мучаешь?

– Я тебя мучаю? – Мак поднялся с коленей, навис над ней и медленно провел пальцем по подбородку. Теперь он не столько говорил, сколько шептал; Лайзу била дрожь от возбуждения. – Мучают не так, принцесса, совсем не так. Разве ты не знаешь? Я тебя не мучаю, я отношусь к тебе очень ласково. Смотри.

И он тем же лезвием принялся аккуратно срезать на блузке одну пуговку за другой.

– Видишь? Очень ласково.

Ее тихое дыхание. Его тяжелое дыхание.

– Ты меня пугаешь.

– Я ведь просил не говорить.

– Мак…

Мягкая улыбка.

– Это хорошо, что пугаю. Так ты меня не забудешь.

– Я…

Лезвие исчезло, зато на горло снова легла рука; пальцы сжались.

– Я приказал молчать.

Его глаза прищурились. Он снова прессовал ее, снова наседал, подчинял, заставлял любить себя и бояться одновременно – подобное сочетание пьянило мозг, и Лайза снова потеряла пытавшуюся пробиться на свободу волю. О нет, в таком состоянии Аллертону не нужна была ее свободная воля – ему нужна была воля подчиненная, ласковая и очень покорная.

Блузка распахнулась; теплые пальцы принялись ласково обводить контур груди, нежно сжимать ее, играть с сосками.

– А я по ним соскучился. А ты всё не звонишь и не звонишь. Плохо.

Откуда он к ней пришел – из бара, из дома? В какой момент у него появился этот пунктик «Ты мне не звонишь» – вчера, сегодня, час назад? Теперь не важно когда; теперь важно, что она будет за это платить, ведь она в очередной раз «вынесла ему мозг».

Темнота, жар его тела, ее расставленные в стороны и прижатые к стене руки – положение «Я подчиняюсь тебе». Когда звякнула пряжка его ремня, Лайза сокрушенно осознала, что полностью готова к вторжению – успела возбудиться за минуту, жалкую минуту без единого поцелуя… Он всегда на нее так действовал.

– Ну что, будем учиться меня запоминать? – тихо спросил Чейзер, и между ног втиснулся толстый горячий пенис, больше похожий на бревно, нежели на то, что обычно приделывали в музеях статуям. Гладкая напористая головка, толстый возбужденный ствол.

Он довольно грубо раздвинул ей ноги, но входить начал мягко, почти нежно; в темном коридоре раздался протяжный стон.

– Терпи, девочка, терпи меня…

Ее не «любили» – трахали – не очень быстро, но качественно. Покусывали за шею, за мочки, вдавливали в стену, входили-врубались до самого конца. Задерживались при полном входе, будто спрашивая: «Ты чувствуешь? Понимаешь, что я хочу сказать? Помнишь, кто здесь главный?» Мяли грудь, ласкали расставленные в сторону руки, а стоило дернуться – тут же сжимали за шею.

– Ты ведь позвонишь мне, моя хорошая?

И еще толчок, еще, еще…

– Я…

– Я запретил тебе говорить. Делай выводы тихо. И запоминай, какой я.

От медленного темпа оргазма достигнуть не получалось – Мак знал это, мучил, учил.

Затем резко развернул ее на сто восемьдесят градусов, впечатал щекой в обои, снова расставил руки в стороны.

– Ну как, будем учиться по-хорошему? – выскользнувший член прижался ко входу во влагалище. – Или по-плохому?