Чего стоит Париж?

Я со вздохом покачал головой. Порою верность бывает весьма обременительна.

* * *

Мы направлялись в Шалон. В Жизоре ближайший брадобрей преобразил наши физиономии не то чтобы до неузнаваемости, но все же весьма изрядно, сделав невесть откуда свалившихся ему на голову посетителей похожими на провинциальных щеголей явно католического вида. Купленные здесь же попугаичьей расцветки обноски, принадлежавшие совсем недавно каким-то проигравшимся ландскнехтам, дополнили наш облик такими колоритными деталями, что Конфьянс и Жозефина невольно прыснули, узрев короля Наварры и его ближайших соратников в столь конфузном виде. Черно-желтое полосатое одеяние с множеством прорезей, подложенных пунцовым атласом с вытканным на нем садом золотых роз, украшенное где ни попадя брабантскими кружевами, и, что особенно повеселило наших дам, вместительная «срамная капсула» из все того же атласа между черной и желтой штанинами. Появись я в таком наряде у стен Ла-Рошели, и деморализованные гугеноты, пожалуй, сложили бы оружие, А потом все вместе бросились бы в пучину океана.

Из Жизора мы выехали на добротном дорожном возке, приобретенном под громкие споры Лиса и Мано у местного каретника в обмен на наш прежний экипаж. Как, по-моему, возок был достаточно вместителен и не слишком привлекал внимание шляющейся по дороге вооруженной братии – псов войны, ищущих щедрого хозяина, профессионалов-наемников, давно уже отобравших кусок хлеба у тривиальных бродяг и разбойников с большой дороги.

Теперь со стороны казалось, что в Шалон-сюр-Марн – столицу герцога Шарля Лотарингского, едет дворяночка из небогатых, ее духовник, гувернантка и три ландскнехта, нанятые, должно быть, стариком отцом для охраны любимой дочери. Три человека – невелик отряд, но если есть возможность найти себе жертву пожирней и недоступней, зачем связываться с вооруженными до зубов вояками?

* * *

Вот уже два дня мы были в пути, и когда б не постоянные споры Лиса и де Батца, наше путешествие можно было считать увеселительной прогулкой. Бегущая с холма на холм дорога открывала все новые роскошные пейзажи, располагающие к возвышенным мыслям и стихосложению. Но мне было не до того. Я думал о своем плане. Вернее, о тех его наметках, которые крутились меня в голове, и о людях, доверивших свои судьбы невесть кому – тени короля Генриха Бурбона. Тот же брат Адриэн, поверивший пророчеству Нострадамуса и предсказанию Руджиери, отправился бы со мной, знай истинное имя своего «подопечного»? Навряд ли! А Мано? И уж тем паче Конфьянс и Жозефина, также пожелавшие сопровождать свихнувшегося короля!

Что я мог им сказать? Что мог ответить? Что не смею отправляться на юг, где, должно быть, уже давно ждут моего появления, потому что в любой момент там может появиться настоящий король? Что вынужден оставаться в этом мире, в этой порядком мне уже осточертевшей роли, потому что кому-то, изображающему из себя Бога, хочется, чтобы репутация будущего государя Франции была безукоризненна? Нет-нет, он не исчез при странных обстоятельствах из Лувра, он был на высоте – античный герой в венке из лавра и дуба. Он совершал рыцарские подвиги и с презрением смотрел в лицо опасности. Но я-то – не он! Я не могу собирать армию и вести ее на Париж. Это дело настоящего Генриха. Я не могу быть знаменем и кумиром гугенотов – учение Мартина Лютера мне чуждо, а проповедуемый им ревностный аскетизм и вовсе вызывает головную боль. И все же… Все же я впрягся в эту упряжь, должно быть, добровольно. Поскольку, что могло меня заставить поступить таким вот образом, я попросту не мог себе представить. А значит, должен был действовать! Наши добрые спутницы не расспрашивали меня о «великом плане», и я был несказанно благодарен им за это.

Что я мог сделать в сложившейся обстановке?.. Только одно – заставить Генриха Анжуйского и его весьма разумную мать признать Генриха Бурбона истинным мужем Маргариты Валуа, другом и союзником правящего дома и, конечно же, незапятнанным и непричастным к смерти короля Карла. Поле моих боев было там, где находились будущий христианнейший государь и королева-мать. И ключ от победы сейчас хранился в Шалоне. Без Маргариты, без этого брака я, вернее, Генрих Наваррский был никто – кузен в двадцать третьей степени родства, волею судеб, в силу саллического закона имеющий хотя и довольно шаткие права, но все же на престол. Однако при случае всех сил крохотного Пиренейского королевства, вернее, того его огрызка, который остался под властью Наваррской короны в результате войн с Испанией и Францией, не хватит, чтобы отстоять эти права.

И все же я не должен был вовлекать этих прекрасных, храбрых и великодушных людей в свою авантюру. Лис был прав, называя ее безумием. Но в таком случае что же я повинен был делать в этом мире? Затаиться и ждать, пока починят загадочную «камеру перехода»? Ждать, надеясь, что вот-вот появится настоящий Беарнец и все решится само собой? Тогда к чему я здесь вообще нужен?