Чеченские рассказы

– Сука! Я тебе покажу обстановку! Ты… – Лихолат плюнул в горячую пыль и пошёл прочь. Он плюнул от бессилия. И, в сущности, ему было плевать на Борисенко. Он видел разгром на дороге, но знал где-то внутри, что разгром – вовсе не разгром. Он не знал пока ещё – что это. Он внимательно всматривался в пробоины в кабинах машин, будто силился что-то понять.

Лихолат не мог ничего понять, но он не первый день служил в армии и ему помогал опыт. Опыт говорил Лихолату, что Борисенко ("какое бы ни было это чмо") не нужен в рапорте. "Огнём батальона… действуя слаженно… противник рассеян… – вот, что такое рапорт!" "А Борисенко в бою не было, оставался на месте, для обороны, сука!"

До сумерек разгребались на дороге. Машины нужно было волочь в полк. Волочь было, как водится, нечем. Но, как водится, справились. Заодно организовали оборону, пополнили боекомплект. Распоряжался Борисенко; он был распорядительным командиром на хорошем счету, и даже готовился поступить в академию. "Снова вывернулся", – подумал Лихолат о Борисенко. И ещё подумал с тоской: "Главное, прикрыть задницу".

4

– Какие нахер слаженные действия!! – орал Виноградов. – Просрал колонну!!!

Перед командиром полка лежали цифры потерь. Эти цифры не спасали слаженность действий, огонь батальона и рассеянный противник – которого никто не сосчитал!

Нужны были бронесилы полка. Нужен был огонь вышестоящего начальника. Чехов – человек сорок. А главное – нужен был героизм. Виноградов так и сказал – "г е р о и з м". А потом сказал Лихолату: "Перепиши!"

Виноградов тоже не первый день служил в армии. Но он, в отличие от Лихолата, умел не только "прикрыть задницу", но и рисковать. Ещё он имел немножко воображения. Это был молодой и перспективный полковник. До того молодой, что почти ровесник Лихолата – капитана. Виноградов смотрел на Лихолата из-за стола снизу вверх, но свысока, как на подчинённого и неудачника.

Во втором рапорте Лихолата героизм был значительно усилен. Теперь присутствовал Борисенко. (Лихолат включил его отчасти из иронии, в отместку Виноградову, который высоко взлетел с героизмом и высоко взлетал по службе.) Выходило, что командир четвёртой мотострелковой роты капитан Борисенко прикрыл колонну пулемётным огнём и остановил омоновцев, собиравшихся обстрелять подходившие бронесилы полка по ошибке. Вместе с омоновцами Борисенко с брони громил чехов и корректировал огонь.

5

Чеченская ночь густо поглотила палатку командира полка. Врытые вокруг палатки БМП можно было разглядеть, если упереться в них лбом. Ещё хорошо было видно БМП, когда в чёрном небе спускались на невидимых парашютах осветительные мины. Бойцы перекрикивались на постах, изредка постреливали парами одиночных выстрелов и ходили друг к другу в гости за затяжкой сигареты. В палатке Лихолат едва держался от усталости. Виноградов взял у него исписанный лист бумаги и вычеркнул ошибку омоновцев: "Тебя контузило что ли, Лихолат?"

Потом Виноградов прошагал от стола палатку по диагонали, бросая скачущую тень и щёлкая пальцами (как щёлкают, призывая официанта). Сел за стол и вычеркнул совсем омоновцев, частично заменив их подразделением седьмой роты (действительно выдвинувшимся к месту боя, но не успевшим из-за отсутствия соляры). Борисенко Виноградов не вычеркнул (он знал о его поездке к "омоновцам" всё). Героический Борисенко чётко вписывался в нужную Виноградову и обретающую очертания реальность.

Ещё дважды Лихолат переписывал рапорт. Он запарился до того, что чуть не снял с себя китель в палатке командира полка, но вовремя спохватился. В конце концов, Виноградов выгнал Лихолата и занялся с помощью начальника штаба составлением собственного рапорта. (Начальник штаба Голубев тоже всё время присутствовал в тускло освещённой палатке вместе с майором Чахальянц, отвечавшим за тыл; но оба молчали в тени.)

Лихолат выскочил наружу и, налетев на БМП, выматерился накопившимися за день словами. В его (впрочем, негромкой) речи попадались и не матерные слова: "…сука… понаставил бэх у палатки, а колонны без прикрытия ездят… крыса… ногу сломишь…" Когда Лихолат закончил материться, выстрелил миномёт, и в небе повисла осветительная мина.

Кто такие шмаравозники?

Не падшая,

Но бросивший камень…

В Астрахани меня вывели за штат. События моей жизни вдруг оборвались. В тот год я, как мятежный пират, уцелевший и от корабельного бунта и от шторма, болтался без дела, не зная, куда приткнуть свое буйство.

Я снимал саманный домик: он строился как времянка, был мал, низок и скособочен. Здесь, внимая русской вековой мудрости, я просто ждал, надеясь, что авось что-то изменится само. Так в общем-то и случилось. Меня уволили. Потом по суду восстановили, и, хорошенько отдохнувший, я уехал в Грозный…

Но, вспоминая позже тот неполный год, я думаю: какое это было прекрасное время… Был ли я счастлив? Пожалуй, все-таки нет, человек ведь всегда недоволен жизнью.

I. Сантуций