Час Самайна

Его отношение к партии левых эсеров словно отображало взаимоотношения с Лидой Сорокиной: и бросить нельзя, и поддерживать тяжело. Несколько раз он, опустошенный и обессиленный, уходил от Лиды в ночь, сославшись на неотложные дела, несмотря на ночные патрули, добирался через полгоро­да к Жене и оставался у нее. Приходил смертельно уставший и заявлял, что будет только спать, потому что день выдался очень тяжелым. Но, оказавшись в постели, чувствовал к Жене непреодолимую тягу, словно и не было перед этим опустоши­тельной любви с Лидой. У Жени было удивительно притяга­тельное тело — с нежной кожей, прохладное и одновременно горячее, страстное, мгновенно зажигающее его. А утром, пос­ле ночи с двумя женщинами, обладающими неистовым тем­пераментом, Яков шел по делам свежий и полный сил. Вчера тоже хотел уйти ночью от Лиды, но она не отпустила. В ее поведении чувствовалась какая-то странность, нервозность, словно сквозь любовь просматривалась злость и обида. Якову даже на мгновение показалось, будто она с ним прощалась. 

Теперь, вспоминая прошлую ночь, он снова явственно видел эти странные перемены настроения — от язвительной колкости до сентиментального плача... Она с ним прощалась! Да и Бог с ней... Ходили слухи, будто к ней неравнодушен Арабаджи.

Сумерки уже сгустились, когда Блюмкин оказался на ка­толическом участке Байкового кладбища. Место и время для встречи было выбрано символично. Направился к польско­му склепу с двумя ангелами, по привычке шел в обход. Вро­де все было тихо. Арабаджи и Поляков курили, рядом стоя­ла Лида Сорокина. Ее присутствие и крепкий дым самосада подействовали на Блюмкина успокаивающе. Он расслабился, потерял бдительность, и под ногой предательски хрустнула ветка. Незаметно подойти с тыла не удалось. Мужчины вско­чили как на пружинах, в руках наганы. Блюмкин успокаива­юще помахал им. 

— Здравствуй, Живой, — неприязненно сказал Арабад­жи. — Как бы ты сейчас махал руками, если бы мы пульнули сразу? Пришлось бы менять кликуху на противоположную. 

— Мертвяк, — радостно подтвердил Поляков. 

— Ладно, — примирительно сказал Блюмкин. — Замнем. Не забывайте, дорогие товарищи по партии, что я стреляю гораздо лучше вас. Но перейдем к делу... 

— Можно и к делу, — согласился Поляков. — Только давай сначала погутарим о другом. Тебе не кажется, что в последнее время у нас слишком много провалов? Много наших товари­щей забрала ЧК. 

— Много, — согласился Блюмкин, насторожившись. — Сла­бая конспирация. Вот, например, сегодняшняя встреча обя­зательно должна была быть на кладбище поздно вечером? Ведь возвращаться придется во время комендантского часа. Можем напороться на патруль, да и хозяйке квартиры подозрителен жилец, который шастает по ночам. Мы могли бы спокойно встретиться в более людном месте, днем — тогда меньше шан­сов «зарисоваться». 

— Возможно, ты и прав, Живой, но похоже, что среди нас завелся провокатор. Последний арест группы Ирины Кахов­ской[6] наводит на размышления. Уж Ирину не назовешь не­бдительной — сколько германская контрразведка, гетманская «варта» и петлюровская ни пытались ее изловить, ничего у них не получалось. 

— И это не исключено. «Сколько на свете чудес, мой друг Гораций...» — согласился Блюмкин настороженно, с аппетитом чихнул и полез в карман за платком. Руки Арабаджи и Поляко­ва сразу оказались в карманах, где топорщились наганы. Блюм­кину стало ясно — место и время были выбраны неслучайно. А Лида знала об этом и, когда он засомневался, идти ли на встре­чу, горячо убеждала, что пойти надо обязательно. Непонятно только ее присутствие здесь. Она вроде не из тех, кто любит присутствовать на эксах, тем более любимого человека. 

Неужели старая цыганка была права и рядом стоит его смерть, с которой он еще недавно делил постель? Теперь по­нятно, что в конце разговора последует приговор товарищей по партии. Револьвер за поясом, под пиджаком, но, похоже, при неосторожном движении они начнут стрелять. Надо как- нибудь отвлечь их внимание. 

— Ты это о чем? — недоуменно спросил Поляков. 

— Это Шекспир, мой необразованный друг. Классику надо знать. 

— Стишки пописывать, — насмешливо сказал Поляков. — И не только... 

— Может, объяснишь, с чем был связан твой демонстратив­ный приход в ЧК в апреле и весь этот балаган вокруг твоего оправдания большевиками? — спросил Арабаджи с видом чело­века, который знает ответ на поставленный вопрос. — Весь этот шутовской революционный суд в Москве, который тебя оправ­дал. Странно только, что товарища Александровича и еще трис­та членов нашей партии, активно участвовавших в июльских событиях в Москве, расстреляли, Попова заочно приговорили к смерти, а тебя как одного из убийц германского посла Мирбаха лишь заочно осудили на три года, а сейчас и вовсе оправдали. Ты вроде член нашей партии социал-революционеров, а за­игрываешь с большевиками, дружишь с максималистами, вы­полняешь поручения борьбистов. Наш пострел везде поспел. 

— Я работаю на революцию. А с кем и как, выбираю сам. Цель оправдывает средства.