Час Самайна

Прогремел орудийный залп, за ним другой. Снаряды, про­шелестев, взорвались на втором этаже. С потолка посыпалась штукатурка. 

— Все вниз, оставить только дежурных! — раздалась коман­да, и юнкера поспешили в подвал. 

Артиллерийский обстрел длился долго, и в результате об­рушилась крыша. Практически остался только первый этаж, все остальное превратилось в руины. Но и первый этаж силь­но пострадал. Воздух казался пропитанным гарью и порохо­вым дымом. 

— Все наверх! — послышалась команда. 

Коля был как в тумане, его сознание отключилось, он словно наблюдал за происходящим со стороны. Машинально стрелял и перезаряжал винтовку, особенно не целясь. Рядом свистели пули, но пока они его щадили. Из четырех юнкеров, прежде стоявших с ним у окна, невредимым остался лишь один, тот самый долговязый курсант. Остальные были ранены и спусти­лись в подвал. И на этот раз атака была отбита, однако патроны были на исходе. После атаки обычно следовал артиллерийский обстрел, но на этот раз было относительно спокойно. Велась вялая перестрелка, но и та вскоре стихла. По рядам юнкеров пробежало: «Ведутся переговоры! Нами отправлены парламен­теры обговорить условия сдачи». 

«Капитуляция? Значит, все жертвы напрасны? Где обещанная Полковниковым помощь из Михайловского замка? Где войска, идущие с Керенским, которые ранним утром были в Пулково? Ведь оттуда до Петрограда рукой подать!» — терялся в догадках Николай. Поступила команда сдать оружие, и он выполнил ее, не испытывая сожаления, что расстается с винтовкой. 

Безоружные юнкера начали выходить во двор, навстречу отрядам красногвардейцев. Те шли, ощетинившись штыками, под охраной двух броневиков, готовые при малейшей опас­ности открыть огонь. Вдруг послышался шум. Группа красно­гвардейцев бросилась вперед и принялась колоть штыками безоружных юнкеров, но командиры быстро навели порядок. Проходя возле того места, Коля увидел пять неподвижных окровавленных тел в юнкерских шинелях, распластанных на земле. Двор перед училищем был усеян телами погибших крас­ногвардейцев — их было очень много, больше сотни. 

Угрюмая колонна юнкеров под конвоем красногвардейцев вытянулась длинной извилистой змеей. Многие в окровавленных бинтах, тяжелораненых несли на носилках. Коля шел почти в са­мом хвосте колонны. В голове пустота, страха за свою жизнь не было. Когда колонна проходила по набережной вонючего ка­нала Мойки, из переулка показался отряд красногвардейцев. Они с яростными криками вклинились в колонну, отрезав группу юнкеров, в которой находился и Коля. Он увидел матро­са с дико вращающимися белками глаз, который с криком «Это тебе за братка Андрея!» вонзил в него штык. Коля почувствовал, как огнем опалило живот, и время для него остановилось. Пови­нуясь штыку и напору матроса, он сделал несколько шагов назад и, схватившись за рану, увидел и почувствовал, как штык с болью выполз из раны, освободив место струе крови. Сознание поки­нуло его. Когда он пришел в себя, то увидел, как небо стремитель­но уносится вверх, и почувствовал, что падает. Ледяная вода встретила его, на мгновение успокоив боль. В следующий миг, борясь с удушьем, Коля открыл рот, и зловонная вода ринулась в легкие, изгнав сознание и жизнь теперь уже навсегда. 

Из редакционной статьи «Позиция нашей партии» эсеров­ской газеты «Дело народа», 29 октября 1917 г.: 

«Целый день по всему городу происходили стычки между юнкерами и красногвардейцами, битвы между броневиками...

Залпы, отдельные выстрелы, резкий треск пулеметов слыша­лись повсюду. Железные ставни магазинов были опущены, но торговые дела шли своим чередом. Даже кинематографы с по­тушенными наружными огнями работали и были полны зри­телей. Трамваи ходили, как всегда. Телефон действовал...» 

— 6 — 

— Вставай, лежебока! Уже шесть часов утра, — разбудила Зо­ряна Илью. Тот присел на кровати, глядя на нее невидящим взглядом пытающихся закрыться глаз. Но Зоряна, предполагая подобную реакцию, захватила бутылку с холодной водой, из которой щедро плеснула на парня. 

— Ты что?! — возмутился тот, окончательно проснувшись. 

— Собирайся и уходи. Скоро весь дом поднимется. Не хва­тало, чтобы кто-то из соседей тебя увидел! Да и родители, неровен час, приедут! 

— Здесь что, женский монастырь или... — Он не успел за­кончить фразу, как снова попал под душ из бутылки. 

— Уматывай! — раздраженно прикрикнула Зоряна. — Да поскорее!

Больше, чем вода, на Илью подействовал грозный вид Зоряны, и через несколько минут он, все еще зевая, был уже за дверьми, сопровождаемый строгим напутствием вызвать лифт на два этажа ниже. 

Отправив кавалера, Зоряна прилегла на кровать, но спать не хотелось. И она потянулась к верному средству от бессон­ницы — старому дневнику.

Петроград. 7 ноября 1917 года