Час пробил

Когда пожилой жилец был в ее возрасте, он часто читал слова, о мире, выложенные мелкими камешками на зеленой траве насыпи, тянувшейся вдоль полотна железной дороги. В те годы под ними стояла еще и подпись. И Андрюшка готов был рядом поставить свою, потому что связывал как-то с этими словами слезы матери по отцу, которого никогда не видел. Сейчас ему хотелось бы стереть надпись про страну курортов и вывести: «Мы все повязаны», — но его могли не понять, поэтому он решил, что лучше оставить все как было. Вообще есть что-то привлекательное в том, чтобы все оставлять как было. На этом мы так часто попадаемся и проигрываем, так часто, и…

— По-крупному, — сказала Наташа.

Андрей изумился, потому что в сочетании с его мыслями реплика Наташи прозвучала неожиданно уместно. Но Наташа продолжила:

— Десять копеек вист! — и показала на четверых мужчин, играющих в преферанс.

— Откуда ты знаешь? — Андрей рассеянно смотрел на игроков, для которых мир вне стола не существовал!. Для них не было ни моря, ни неба, ни цветов, никаких человеческих проблем. Их интересовал только лист бумаги, расчерченный и испещренный цифрами и непонятными значками. В середине листа, в углу, образованном двумя пересекающимися диагоналями прямоугольника, была обозначена ставка: 10 коп. — вист! «Высмотрела, глазастая…»

День был пасмурным. На пляже нечего делать. А без пляжа отдыхающие совершенно беспомогцны. Они неприкаянно бродят по дорожкам и влажным тропинкам вдоль берега и меж стволов безразличных ко всему кипарисов. На лице мужчин и женщин растерянность. Они вырваны из круга привычных обязанностей: не нужно захватывать лежаки, купаться, выстаивать очереди за прохладительными напитками, сокрушаться, что нет катера для катания на водных лыжах (если его нет), нервничать, что придется судорожно сжимать мокрый скользкий фал, рискуя каждое мгновение уйти под воду (если катер есть), не надо натужно беседовать или смеяться, выслушав очередной античный (по древности, но не по изяществу) анекдот.

— В центр поедем? — предложил Лихов.

Наташа мотнула вверх-вниз головой и побежала переодеваться. Появилась она быстро в просторной лиловой кофте и темно-синих узких вельветовых брюках, голова повязана белым шелковым платком. Она почти никогда не пользовалась косметикой в солнечные дни. Но в серые и дождливые, когда лица становятся тусклыми и бескровными, позволяла себе тронуть губы неяркой помадой.