Чародей

Андрей Игнатьевич подскажет заведующему Районо написать такую рекомендацию, со ссылкой на справку Облоновской проверки. Нужно это провернуть в ближайшие дни и поставить Михаила Соломоновича перед совершившимся фактом. Зачеркнуть содеянное он не сможет: нет у него козырей — ни заявления Лиды, ни осуждающего решения общего собрания сотрудников школы и детского дома. Вот до собрания и нужно успеть. Андрей Игнатьевич довез Юрия в райкомовской машине до поселка с наказом, что завтра же мы поднимемся в Ак-Булак и встретимся с Петром Ильичом. Я слушала Юрия, вытянувшегося на лежбище, и ласкала лежащую на моих коленях его голову, расчесывая пальцами светлые выгоревшие на солнце и отросшие за лето волосы любимого.

Жутко становилось от мысли, что наша разлука неизбежна, и мучило предчувствие возвращающегося одиночества, теперь уж навсегда. Но это предчувствие слегка маячило где-то на краю сознания, а мы активно обсуждали, как организуем мой переезд, как через год я с сыном перееду к нему, устроившись на работу в пригороде республиканской столицы. Это очень хорошо, что он едет учиться по направлению, стипендия будет обеспечена даже при тройках, появления которых он, конечно, не допустит. Он то головой, то рукой прикасался к моему животу, будто прислушиваясь, что там делает наш сынок. Участие трех обладающих властью умных мужчин поддерживало надежду на лучшее будущее.

— А теперь, голубка, скажи, — огорченно проговорил Юрий, — что ты насочиняла обо мне Андрею Игнатьевичу? Он, посмеиваясь, взглядывал на меня и отводил глаза, а когда вернулись в поселок, вдруг сообщил, что скоро подыщет помещение для музея Мужского совершенства и выставит там только один экспонат. А экскурсоводом назначит тебя… Со всей, дескать, области будут съезжаться экскурсии, чтобы послушать, как, тыкая указкой, ты будешь читать лекцию о достоинствах настоящего мужчины. Не знал, не то двинуть ему под дых, не то провалиться сквозь землю! Признавайся, что ты ему наговорила! Знаешь же, нельзя распускать язык…

— Знаю. Завтра же пойду в райком и попрошу его подыскать помещение для музея Совершенного шалопая и выставить там тебя экспонатом номер один, а меня под номером вторым. Экскурсоводом назначить Верку. Народ повалит толпами. Захочешь провалиться — не получится. Я не пущу. Буду страдать рядом с тобой, а в преисподнюю не желаю проваливаться. Жить хочу и постоянно слышать, как ты дышишь, как смеешься, как ругаешься и как называешь меня лебедушкой… Сейчас, правда, и голубкой ласкаешь.

— Нет, для наказания отрывать ушки — это мало. Тебе нужно язычок отрезать.

— Вот обрадовал! Отрезай! Я онемею, как рыба, а ты будешь говорить за меня, отвечать на мамины вопросы, давать за меня уроки… И чувствовать себя виноватым, стараться развлечь и развеселить меня, бедняжку. Песни будешь петь, стихи читать, байки рассказывать и анекдотами смешить. Не жизнь у меня будет, а рай. Ты же исстрадаешься, зачахнешь, будешь ходить, высунув язык и волоча ноги…. Не выдержишь такой пытки и захочешь поставить мой язык на место. А я не дамся, сцеплю зубы и не открою рот. Тогда ты свалишься на колени и взмолишься, чтобы я открыла свой ротик. Я соглашусь при условии, что буду говорить, когда хочу, с кем хочу, где хочу, о чем хочу и о ком хочу… Ты, конечно, немедленно согласишься, я открою ротик, язык станет на место, и для меня наступит полная свобода хвастаться своим совершенным чародеем, где хочу, когда хочу и перед кем хочу. На Андрея Игнатьевича не сердись. Он хороший мужик. Сказал тогда, что завидует тебе. Его жена не умеет так восхищаться им, как умею я восхищаться тобой. А что, пусть открывает такой музей, я расскажу о тебе волшебную сказку, все небо засияет огнями восхищения!

— А я тебе тут же уши надеру за такую сказку.

— Сказка ложь, да в ней намек — добрым молодцам урок.

— И красным девицам тоже. Не перестаю тебе удивляться. Умеешь успокоить. Если крикнет рать святая: "Брось жену, живи в раю!" Я скажу: "Не надо рая, дайте милую жену!" Почему я так скажу?

— Почему?

— Потому что с милой женой рай даже в гиблом шалаше. Ждать не надо. Рай прямо здесь, прямо сейчас, в эту минуту.

Я горячо прильнула к нему.

В тот вечер мы не ходили посидеть на ступеньках. Не пели, не любовались звездами на небе. В упоительном безумии любовного опьянения мы праздновали рай в своем шалашике, умышленно забыв, что он уже трещит под хищными зубами преследователей.

В Ак-Булак отправились пешком — дорога меньше пяти километров по широкой горной тропе. Текля почти каждый день поднималась по ней к базару с очередной порцией приготовленного для продажи товара. Сегодня мы ее не встретим, она в горном лагере с детьми. Вышли на рассвете, чтобы, двигаясь не спеша, прибыть в Ак-Булак к началу рабочего дня.

Необходимость расставания сильно удручала Юрия, поэтому шли без обычного веселья. Пели мало, стихов не читали.