ЧАО

Бывшие строители коммунизма топтались около пластиковых контейнеров со свежим черным виноградом. Поднимая красивые увесистые грозди аккуратно укладывали в зеленые пластиковые пакеты и шли взвешивать, повторяя по дороге номер товара, чтобы не забыть. Иногда огорченно качали головой и шли обратно к контейнеру, чтобы выбрать гроздь поскромнее. Они и в молодости видели такой виноград, только во время демонстрации киножурнала «Новости дня», где где-то в теплых краях их необъятной Родины такой виноград выращивали, собирали и сдавали в закрома. Потом, в этих закромах след часто терялся. Правда, были счастливчики, которым случайно удавалось оказаться рядом с продуктовым магазином, где такой виноград «выбрасывали» на прилавок. Кто успел, тот и съел. Хотя, и это было не главным. На редкие праздники собирались большими компаниями, пели, плясали от души и радовались салату, приготовленному из заветной баночки печени трески или шпрот в масле.

Они до сих пор с любовью вспоминают то время — без винограда, бананов и ананасов. Время, когда они были молоды и счастливы. И поругивают настоящее, принесшее болезни, одиночество и чувство унижения, из-за того, что за всю свою жизнь не заработали на приличную кисть винограда.

— Аккуратнее, бабоньки, — Чеботарева поправляла свесившуюся из контейнера веточку большой виноградной кисти. — Товар нежный, южный, в изотермической фуре приехал. Вчера с куста срезали.

— Мать твоя, покойница, так же тряслась над товаром.

— Что это ты мою мать вспомнила, Петровна?

— Так, на этом самом месте за прилавком стояла… Кульки бумажные ловко крутила, да на очередь покрикивала. Теперь, вот твоя очередь.

— Какие наши годы, Петровна! Скоро ноябрьские праздники. Скидки будут. Порадую вас.

— Спасибо, благодетельница… Мне вот эту поменьше… Да-да… Благодарствуете.

Тут у хозяйки из карманчика заиграла мелодия на тему «лаванда», говорящая о входящем звонке от особого абонента. Альбина сразу приосанилась и, гордо откинув прядь волос, поднесла к уху серебристый аппарат. На ее «алле» кто-то промурлыкал в ответ, и благодетельница через весь зал направилась в свой кабинет.

— Кисуль, приветики, — она вальяжно погрузилась в кресло за добротным столом со вставкой из зеленого сукна. — Я такой шикарный виноград привезла, пальчики оближешь. Заедешь вечерком?

— Может быть сходим поужинать?

— О, ты приглашаешь даму на романтический вечер?

— Скорее… — он замялся, давая понять собеседнице, что фраза, которую он должен сказать, дается ему нелегко, — скорее деловой.

— Сеня, ты опять проигрался? — вспыхнула благородным негодованием дама, и звонящий понял, что поступил верно, начав неприятный разговор по телефону.

— Бинчик, ну не стоит так драматизировать…

— Кто мне мамой клялся, что больше никогда… — гражданин Чернышов даже зажмурился, представив, как эта женщина, в теле и в полном расцвете «девичьих» сил, сейчас подбоченится и начнет излагать свои эмоции по этому поводу. И, представьте, повод был.

— Ну, Бинульчик… — он знал, что вставлять любое слово поперек того потока, который начал извергаться на его бедную голову, опасно. Нужно выжидать. Как говорят военные, измотать противника в глухой обороне. Пусть выдохнется.

— Да я все холодильники товаром забила, — цунами разгонялось, набирая силу. — Налички в кассе только на трамвай!

— Альбинчик… — его жалобный стон терялся в грохоте обрушивающейся стихии справедливого негодования.

— Прикажешь по миру идти с протянутой рукой, — наконец она всплакнула о своей несчастной судьбе, и в окопах облегченно вздохнули, понимая, что буря отбушевала, и перешла во вторую фазу жалостных терзаний.

— Бинчик, ну, успокойся, — нежно нашептывал он в трубку, — все не так плохо…

— Сколько?! — по угрожающей интонации директор магазина понял, что началась третья часть марлезонского балета.

— Ну, мне неудобно об этом говорить по телефону… — он вспомнил, как однажды был так неосторожен, что признался даме своего сердца лично… и долго потом жалел о том.

— Сколько? — Арсений знал, что в такой момент нужно находиться, как можно дальше от эпицентра.

— Ну, некоторая сумма у меня имеется, речь в общем-то идет о пустяке, — Чернышов втянул голову в плечи, понимая, что атака начнется неминуемо.

— И на сколько потянет этот пустячок? — Сене показалось, что он слышал, как жалобно скрипнула столешница со вставкой зеленого сукна оттого, что девичья ручка нежно сдавила ее, чтобы сдержаться и не перейти на диалект, который хозяйка «Моего магазинчика» обычно умело использовала в общении с грузчиками.

— Всего триста штук… рублей Бинчик, рублей… — Опыт подсказывал любителю игры на бильярде, что момент настал. — Я бы никогда тебя не побеспокоил, но видишь ли, отдать нужно завтра к десяти утра… Долг чести.

— Это кто там говорит о чести! — едва простонала Альбина Онуфриевна, коварный знал, что конкретика всегда удручающе действовала на тонкую девичью душу.