Чакра Фролова

По совету своего домашнего учителя по рисованию, студента московского художественного училища, пьяницы, но безусловно талантливого преподавателя, Саша решил нарисовать небольшой акварельный пейзаж. Юре он не стал ничего говорить, но не потому, что хотел обмануть или, наоборот, приятно удивить друга, а просто потому что боялся насмешки. Но, к изумлению Фролова, картина получилась. Даже студент-преподаватель пришел в восторг. Смешанный, впрочем, с недоумением. То Саша барахтался в теории, не мог освоить перспективу, не понимал композицию и рисовал головы с искаженными пропорциями, а тут на тебе – профессионально схваченное состояние вечернего городского пейзажа. Темнеющее небо с красноватыми прожилками от заходящего солнца, извилистая парковая дорога, теряющаяся среди деревьев, теплота летнего вечера. Случайно так вышло или у Саши был талант, сложно было сказать. Мама, увидев картину, не стала ничего говорить, а только улыбнулась и поцеловала сына в лоб. Отец оценить художественный талант Саши не мог, поскольку, восстановившись после ранения, уже больше года находился на фронте. Впрочем, это Сашу не огорчало, ибо он примерно представлял его реакцию. Излюбленное отцовское пожатие плечами и хлесткий комментарий вроде «Баловство!» – максимум, что он мог получить в качестве критического отзыва. Некоторое время Саша мучительно думал, отдавать ли картину на конкурс. С одной стороны, очень хотелось услышать похвалу от одноклассников и педагогов по гимназии, с другой – было как-то неловко выставлять себя напоказ, мол, вон я какой.

Но в конце концов тщеславие победило. Педагогический совет после изнурительных дебатов сделал выбор в пользу Сашиной картины. Она была не так велика по размеру и помпезна, как картина Юры Тихомирова, зато не так тяжеловесна. В ней чувствовалась импрессионистическая простота, если не сказать застенчивость, а главное, свое художественное виденье. Впервые Фролов ощутил, что, кажется, приблизился к тому, о чем так долго мечтал – обретение призвания, подкрепленного признанием. Но нечаянная победа радости не принесла. Юра, который ни секунды не сомневался, что его труд займет почетное место в актовом зале гимназии, посчитал, что Саша его предал. И напрасно Фролов пытался убедить друга, что не хотел «подкладывать свинью». Что все вышло почти случайно. Что он сам не ожидал от себя такого результата. Отчаявшись смягчить обиду друга, он в сердцах сказал, что готов отозвать свою работу и вполне согласен на скромное место среди временной общей выставки, но Юра продолжал дуться и с Сашей не разговаривал. Это потрясло Фролова. Он никогда никому не завидовал. Разве что восхищался. Конечно, он хотел обратить на себя внимание. Конечно, он хотел выделиться. Но цена успеха вдруг оказалась чрезмерно высокой. Лучший друг, с которым они были «не разлей вода» столько лет, воспринял Сашину удачу как личное оскорбление. При этом Юра больше упирал на то, что дело вовсе не в решении педагогического совета, а в том, что Саша держал в тайне свои амбиции и тем самым обманул своего лучшего друга. Но было ясно, что это всего лишь повод. Даже Миша Сухомятов, хлопнув Тихомирова по плечу, сказал: «Ты, Юр, не на того обиделся. Ты на себя обижайся». Но тем только усугубил разрыв. Теперь Юре было вдвойне обидно. Он не только проиграл, но еще и не сумел скрыть свою досаду по поводу проигрыша. Однако признать свою неправоту не мог, а потому и на мировую идти отказался. Фролов переживал, хотя и не знал, как исправить положение.

Услышав о беде своего ученика, студент-педагог только пожал плечами:

– Творя, художник зачастую обрекает себя на непонимание и одиночество.

Возможно, он намекал на самого себя, хотя никаких творческих амбиций не проявлял, предпочитая кропотливой работе за мольбертом попойки в сомнительных компаниях. Впрочем, непонимание он все-таки обрел в лице Сашиной мамы, которая, заметив однажды, что педагог слегка подшофе, указала ему на дверь. Но это было позже. А тогда Саша спросил:

– А как же слава? Разве это похоже на одиночество?

– Слава… – задумчиво поскреб небритый подбородок студент. – Слава только усугубляет одиночество, ибо создает иллюзию интереса к личности художника. Иллюзию, которая рано или поздно рассыпается в прах. А вообще, может, даже и хорошо, что художник никому не нужен. Это единственный путь к подлинной свободе. Свободе творчества.

– А разве талант не обязывает, а значит, и ограничивает свободу?

Студент хмыкнул и с уважением посмотрел на Сашу.

– В этом и парадокс. Поскольку нет ничего хуже невостребованного таланта. А востребованный талант крадет свободу. Но второе все-таки лучше. От влияния восторженных глаз извне можно закрыться, а от невостребованности не спрячешься.

Саша ничего не понял, но спорить дальше не стал. Тем более что педагог к тому моменту уже явно принял на грудь и в таком состоянии был бессвязно болтлив.