Надо сказать, что учился Саша Фролов средне. Среди первых учеников не значился, но и отстающим не считался. В общем, как и большинство. По гуманитарным предметам, включая логику и ненавистный большинству греческий язык, успевал превосходно, зато по Закону Божьему и физике отчаянно хромал, балансируя между тройкой и четверкой. Ирония заключалась в том, что два предмета, по которым Фролов не успевал, в некотором роде являлись противоборствующими крайностями: наука стремилась выйти из-под власти непознанного, а непознанное стремилось подчинить науку. Это умозрительное противостояние вылилось в личную неприязнь преподавателей Сашиной гимназии, которые друг о друге отзывались исключительно снисходительно-саркастично. Так или иначе, но именно эти два непримиримых предмета давались юному Фролову с трудом. Словно он просто не хотел впадать в крайности. За прилежание имел «четыре», за поведение твердое «пять», и никаких записей в штрафном журнале. Одноклассники относились к Саше не то чтобы равнодушно, скорее с приязнью, но и к дружбе с ним не стремились, тем более что никакими особыми талантами он не отличался. В дворовых играх, вроде «чижика» или «лапты», Саша не блистал. Отчаянной смелостью (как, например, Миша Сухомятов, прошедший по узкой деревянной балке над котлованом строящегося дома) похвастаться не мог. Силой тем более. Поэтическим талантом (как Борька Пантелеймонов, который рифмоплетствовал в любых жанрах и размерах) тоже не был одарен. Не то чтобы Саша так уж мечтал завоевать внимание одноклассников. В конце концов, вечно сопливый Снегирев по кличке Снегирь пользовался успехом только потому, что мог плюнуть дальше всех – тоже мне достижение! Но ведь были еще братья-близнецы Кочетовы. Те могли свистеть так, что заслушаешься – и любую мелодию на заказ, и, если надо, громче свистка городового – и в два пальца, и в четыре, и вообще как хочешь. Это уже было похоже на талант. Как-то, придя домой, Саша тоже попробовал посвистеть, но получил только окрик от отца.
Саша и сам не знал, чего он хочет больше – обрести талант или обрести друзей посредством таланта. Наверное, все-таки первое. Друзья, думал он, придут сами собой. Вон какая компания у Сухомятова. Правда, зачем нужно много друзей, Саша не знал. У него уже был один – Юра Тихомиров – и этого вполне хватало. С Юрой они проводили почти все внеклассное время. Одно смущало Сашу. У Юры был талант – он прекрасно рисовал. Можно было бы объяснить это тем, что домашние занятия, как по рисованию, так и по языкам, у Тихомировых вели лучшие частные педагоги, но это было бы несправедливо – мало ли к кому ходят лучшие учителя. Саша искренне восхищался Юриными способностями, но рядом с ним чувствовал себя немного ущербно. Словно Юра слегка снисходил до дружбы с таким никчемным человеком, как Фролов. И хотя сам Юра никогда подобных мыслей не высказывал (он вообще никогда не хвастался и нос не задирал), Саша думал, что, найди он и в себе талант, в их отношениях наступило бы долгожданное равноправие. И тогда их дружба станет еще крепче. Кто бы мог подумать, что все выйдет совсем наоборот.
В гимназии Юрин талант ценился. Если к какому-то празднику или важному торжественному визиту срочно нужно было что-то нарисовать, начальство гимназии всегда могло положиться на Тихомирова. А уж он не подведет. И вот однажды в гимназию решила наведаться великая княгина Елизавета Федоровна. К ее приезду директор гимназии, Леопольд Михайлович Крейсман, решил устроить небольшую выставку художественных работ учеников гимназии, а лучшую картину в качестве, так сказать, главной награды обещал повесить в актовом зале. И не на время визита, а навсегда. Никто не сомневался, что почетное место займет творение Тихомирова. С его превосходством в рисовании давно все смирились. Да и сам Юра не сомневался, что победит. В течение двух недель он прилежно писал здание гимназии, советуясь с домашним педагогом насчет цвета и композиции. Наброски показывал Саше. Не потому что хотел похвастаться или узнать мнение последнего, а просто так. По дружбе. Ему и в голову не могло прийти, что Саша тоже захочет принять участие в состязании. А Фролов, к собственному удивлению (впрочем, совершенно не рассчитывая на успех), попал под общее настроение и тоже решил что-нибудь нарисовать. В конце концов, почти все в гимназии схватились за карандаши и кисти – чем он хуже?