Чакра Фролова

– Там все аккуратно было обернуто, – пробормотал Гуревич и дернул рюкзак на себя.

– Во что это там все было обернуто? – напрягся Кучник и рванул рюкзак к себе.

– В то, во что надо, и было обернуто! – почти взвизгнул обычно басовитый Гуревич.

– Э-эй! – попытался встрять Лушкевич. – Если все в порядке, чего зря время тратить? Говорит же тебе человек, что все было обернуто.

Райзберг, наблюдавший за сценой издалека, побледнел, закашлялся и устало присел на землю.

– Нет, погоди, Степан, – сказал Кучник, глядя прямо в лицо Гуревичу. – А почему это Борис не хочет открывать рюкзак?

– А что ты думаешь, у меня там бомба, что ли? – усмехнулся Гуревич, но усмешка получилась похожей на оскал.

Кучник, не отрывая глаз от Бориса, пощупал рюкзак.

– Что-то не очень-то похоже на документы.

– А тебе-то что? – разозлился Гуревич.

– Как «что»? Да ты только что чуть человека не утопил из-за этого рюкзака. И я, между прочим, тоже нырял. Могу я посмотреть, ради чего нырял или нет?

– Нет, – отрезал Гуревич и предпринял последнюю попытку выдернуть рюкзак, но попытка провалилась.

Кучник резко опустил рюкзак на землю, расстегнул ремешки и откинул верх.

– Что это? – спросил Лушкевич, глядя на какие-то странной формы свертки и кульки, поверх которой лежала какая-то плошка. Плошка была то ли позолоченной, то ли золотой.

Гуревич снова потянулся к рюкзаку, но Кучник выставил вперед одну руку, а другой быстро выхватил один из свертков и передал его Лушкевичу. Тот развернул его и обмер. Сверток был полон драгоценностями: кольцами, сережками, браслетами. Вся эта красота переливалась на солнце и казалась каким-то кладом, пришедшим из детских приключенческих книг. Даже Райзберг, наблюдавший за сценой издалека, неожиданно порозовел и, привстав, с изумлением вытянул шею. Гуревич скрипнул зубами, поняв, что процесс уже не остановить. Кучник вытащил еще сверток, затем еще. Везде были ювелирные украшения, золотые и серебряные столовые приборы, а также различные отделанные драгоценными камнями безделушки и прочие дорогостоящие предметы туалета и быта.

«Так вот что звякало у него в рюкзаке», – догадался Фролов.

– Это, значит, и есть твои ценные документы? – спросил Кучник исподлобья.

– Для меня и есть самые ценные, – осклабился Гуревич.

– Так ты вор? – спросил Лушкевич без осуждения, а, скорее, с удивлением.

– Ага, форточник, – мрачно пошутил Гуревич.

И тут Фролова как молнией ударило. Он вдруг вспомнил, где видел Гуревича. Это было за пару недель до поездки в Невидово. Они гуляли с Варей по городу и зашли в ломбард. Там Варя хотела купить какие-то сережки. Заправлял ломбардом не кто иной, как Гуревич. Один из главных ростовщиков Минска – так про него сказала Варя, понизив голос. Она-то с ее любовью к драгоценностям знала всех, кто имел отношение к ювелирным изделиям. Ну, конечно! Фролов еще тогда поразился молодецкому телосложению хозяина – ростовщики в его воображении были древними сухими стариками, сгорбившимися от бесконечного презрения со стороны мира и шамкающими беззубыми ртами. Ну и, конечно, жадный стяжательский блеск в глазах. Гуревич был полной противоположностью этому мифу. Разве что действительно имел какой-то блеск во взгляде. Но этот блеск был сродни блеску в глазах поэта, которого посетило вдохновение. В общем, творческий какой-то блеск. Возвышенный, что ли.

– Вспомнил, где я вас видел! – воскликнул Фролов. – На улице Урицкого! Ломбард там еще был.

– Был да сплыл, – раздраженно и сухо ответил Гуревич, даже не собираясь отпираться. – Был, был. И я там был! Мед-пиво пил! И вас там видел. Удивительно, как вы меня раньше не вспомнили.

Казалось, он был больше раздосадован не тем, что его узнали, а тем, что так долго не узнавали.

– Ага, – зло усмехнулся Кучник. – Значит, ростовщик. Ну и скупщик краденого заодно, как это обычно у вашего брата водится, да?

– Может, и так, – фыркнул Борис презрительно.

– Любопытно, любопытно, – продолжал гнуть свою линию Кучник. – И вот товарищ Гуревич решил сбежать из родного города со всем накопленным добром. Так, что ли?

– Так, так, – вдруг тихо сказал Гуревич и только сейчас Фролов заметил, что в руках у Гуревича был пистолет. И дуло того пистолета нервно шастало из стороны в сторону, как бы выбирая себе первую жертву.

«Вот уж воистину идиотская смерть будет», – подумал Фролов, невольно приподнимая руки.

– А теперь, – так же тихо сказал Гуревич, – все быстро положили свертки обратно в рюкзак, затянули потуже и отошли шагов эдак на пятнадцать.

Лушкевич поспешно отдал свой сверток Кучнику и тот, зло хмыкнув, принялся упаковывать рюкзак.

– Ну и сволочь же ты, гражданин Гуревич, – говорил он, яростно заталкивая свертки. – Наплел нам тут про партийное задание. Борисоглебскому какому-то поручил рюкзак передать. Главному инженеру, ха-ха. Главному вору, наверное. Чуть Ефима Соломоновича не угробил за свои стекляшки. Ну и гад же ты… Знал бы, сразу тебя бы придушил, морда воровская…