Чакра Фролова

Лушкевич, плывший следом, в отличие от Кучника еще какое-то время мысленно продолжал недовершенный спор, но выдумывать за оппонента контраргументы становилось все тяжелее и скучнее – его собственные аргументы казались весомее и убедительнее. Под конец ему в голову пришел такой неопровержимый аргумент, что он застонал от невозможности немедленно пригвоздить им оппонента. Он высунулся из гроба и огляделся – Кучник был в метрах десяти. Пытаться докричаться до него было бы безумием. Лушкевич чертыхнулся, лег обратно на дно гроба и стал думать, что будет делать, если немцы их заметят и откроют огонь. Первым делом надо понять, откуда ведется стрельба, затем прыгать в воду и, прикрываясь гробом, плыть к противоположному берегу. Удивленный тем, что столь быстро решил первостепенную задачу, он некоторое время лежал, не думая ни о чем, но вскоре задался вопросом, что делать, если немцы откроют стрельбу с обоих берегов. Надо будет прикрыть голову доской для гребли, а с другой стороны прикрыться гробом. Пораженный тем, что и эту задачу он умудрился решить столь молниеносно, Лушкевич стал думать, что бы такое еще придумать, чтобы занять себя на время путешествия. Но в голову ничего не лезло, потому что представить, что немцы будут стрелять со всех сторон, он не мог. Он стал искать в небе созвездия, ибо еще с детства любил астрономию. Однако ни тогда, ни сейчас не мог понять, каким образом три жалкие звездочки образуют хорошо прорисованную картинку животного или предмета. Теперь у него было время нарисовать какое-нибудь свое созвездие. Это занятие показалось ему даже увлекательнее спора с Кучником. Сначала он нашел идеальный квадрат, потом, усложняя на ходу задачу, нашел танк. Потом увидел лицо Сталина. Это почему-то его испугало, и он закрыл глаза, решив больше ни о чем не думать и ничего не искать.

Фролов, чей гроб плыл следом за гробом Лушкевича, смотрел на звездное небо, такое близкое и бесконечное, и думал, что, пожалуй, это и есть жизнь. Мы, думал он, с момента рождения как бы ложимся в гроб и плывем по реке жизни, где в конце пути на нас опустится крышка и наступит полная темнота. Сначала мы лежим в люльке, потом в кровати, где мы проводим половину жизни, потом на больничной койке, иногда плавно переходящей в смертный одр, и, наконец, в гробу. Нет, Стикс – это не река, через которую нас перевозит Харон после нашей смерти. Жизнь – это и есть Стикс. Мы начинаем пересекать его, едва родившись. И все наше путешествие – это путешествие по Стиксу на тот берег. И нам только кажется, что мы управляем лодкой. На самом деле ею правит Харон. Невидимый, конечно. И меня, как и всех, просто несет куда-то. И я понятия не имею, по какой причине меня несет с той или иной скоростью, когда наступит финал и так далее. Это смерть, начиная с начала жизни. То есть медленное умирание. Я как бы еще жив, но на самом деле плыву в гробу, воображая, что это прогулочная лодка. Вроде слепого Фауста, думавшего, что строится новый дом, и не понимавшего, что на самом деле это ему роют могилу. Я, конечно, могу выброситься из этой лодки и, например, утонуть. Но этим я не решу проблему управления, я всего лишь откажусь от финальной части путешествия. Кстати, интересно, что было бы, если душа вдруг решила выброситься из лодки Харона в Стикс. Кажется, на такое никто не решался. Интересная мысль. Умереть ты не можешь, стало быть, хуже уже не будет. Или из Стикса тебя выловят и снова в лодку втащат? Я бы рискнул – все равно терять нечего…

Скрытый стенками гроба Фролов вспомнил, как в детстве любил прятаться в шкафах и под кроватями. Не потому, что хотел стать невидимым – эта мысль его пугала, а потому, что хотел проверить, будут ли искать его родители. Один раз попытался симулировать свое исчезновение более основательным образом – сговорился с Юркой Тихомировым, и тот соврал родителям, что Саша ушел в неизвестном направлении. Саша же тем временем прятался у Юрки.

– Ну как, ищут? – с надеждой спрашивал он у приятеля каждые полчаса.

– Да я откуда знаю? – пожимал тот плечами. – Наверное.

Саша услышал, как в дом в Тихомировым зашла мама. Ее встретила мама Юры. Комната, где прятался Саша, располагалась прямо над гостиной, и он мог хорошо расслышать разговор родительниц. Вначале они и вправду говорили о нем, но недолго. Затем почему-то стали обсуждать цены на продукты. Это сильно укололо Сашино самолюбие. Вечером ему надоело прятаться и он вернулся домой. Получил оплеуху от мамы, отчего стало совсем тошно.

Фролов только сейчас понял, что и повзрослев, продолжал играть в эту странную игру. Ему хотелось, чтобы его стало недоставать. Чтобы его хватились. Чтобы его стали искать. Чтобы о нем вспомнили. Так он проверял свою нужность. И в отношениях с Варей эта игра повторялась много раз. Все его глупые исчезновения, намекающие то ли на его смерть, то ли просто на уход, – все было лишь жалкой попыткой определить свою ценность.