Чайный аромат

К концу дня, когда плечи невыносимо ноют от ремней, легких доспехов, вооружения, ноги гудят от длительного перехода по скользкой земле от начала колонны к главной – островерхой со знаменем – повозке промчался вестовой. В правой его руке бился на ветру красный вымпел – знак срочности и секретности донесения. И не успел я сообразить, что бы это значило, как заревели сигнальные трубы, объявляя о привале и отдыхе. Застучали топоры, на лесных полянах спешно поднимались шатры из грубого серого полотна, защищающего от дождя и ветра. Потянуло дымом, сырым запахом просушиваемой у огня одежды, лесным сумеречным духом с примесью снега.

По вытоптанной людьми и лошадьми лесной просеке – прорубаемой рабами для прохода армии – медленно двигалась рейда, запряженная шестью парами мускулистых рыже-красных коней. В глаза бросилось богатство отделки наружных стен и кровли. Впереди и сзади четырехколесной повозки, не отставая и не приближаясь, двигались около сотни всадников, отлично вооруженных мечами, алебардами и арбалетами. Герб, укрепленный в верхней части повозки заставил вздрогнуть мое сердце. Люция! Дочь Цезаря. Так вот кого так зорко и надежно сопровождают всадники! Гостья из Рима! Вдали от родины? Почему?

Снедаемый любопытством, я вскочил на коня и, рысью перегоняя эскорт, помчался к ставке императора. С Люцией я был знаком с детских лет. И мне нестерпимо захотелось увидеть ее, военная судьба бросала меня то в Испанию, то в Египет, а она знатная римлянка, наверное стала еще красивее. Добравшись до цели, я привязал своего Буцефала к шесту, вбитому в землю и замер в ожидании. Огромные колеса, окованные бронзовыми накладками медленно прокручиваясь и оставляя на земле глубокую колею, приближались и приближались и наконец – то остановились в трех шагах от меня.

Распахнулась дверь с мягкой внутренней рифленой подкладкой огненно – красного цвета, и я не удержавшись, видя что рядом еще никого нет, бросился к колесу, преклонил колено и подал руку выходившей. Тонкая белая ткань волною сбегающая от плеч к ногам, мягкие сандалии на маленьких безупречных ступнях – все выдавало в ней римскую знать – я поднял взор, увидел глаза и улыбку Люции, и на мгновение потерял дар речи. Эти локоны, цвет ее кожи, аромат – в опушенных ресницами глазах бесновалась синева несравнимая с итальянским небом – повергли меня в состояние статуи.

– Приветствую тебя, мой храбрый воин!

Она, подав невесомую руку и ступив ногою на мое колено, словно на ступеньку, ловко спрыгнула вниз, я даже не успел ее подхватить.

– Люция! С прибытием тебя!

– Да, спасибо, а ты очень изменился.

– Время меняет не только нас, но и Империю.

– Ваши поступки отдадутся эхом в вечности.

И она тронула мою щеку, я почувствовал исходящее тепло прикосновения, хотел прижаться к ее ладони губами, но Люция уже смотрела за мое плечо и глаза ее светились детскими нежными воспоминаниями. Обернувшись, я увидел приближающегося Цезаря со свитой и охраной, и, сделав шаг в сторону, склонил свою голову в почтении императору. Вновь оставшись неуловимой во времени, она легким промельком снега – появившись на один миг – бесследно растаяла. Щеки мои горели, и падало сердце в бездонную ледяную пропасть…

Шхуны приближались, уже можно было разглядеть спины гребцов, палубы, заваленные скарбом, оружием, бочками с порохом, слышались тяжелые мокрые удары весел, на носу одной из них стоял черноволосый гигант с двумя ятаганами в руках. Выглядел он живописно, огромная выпуклая грудь, покрытая бронзовым загаром – с толстой цепью на шее, переплетенный ремнями – он напоминал персонаж уже видимой где то картины. Волосы перехвачены по линии лба зеленой лентой и в правом ухе видна – сверкающая в солнечных лучах – огромная серьга. За его спиной волновалась толпа с разбойничьими лицами, поблескивали сабли, крючья и пики. Та шхуна, что шла с правой стороны, выписывая плавную дугу начала обходить наше судно со стороны носа. Мощными гребками, рыча в такт взлетающим и падающим веслам, они выходили на наш траверс.

– Билл!

Это я проревел с мостика, напугав и изумив одновременно свою спутницу. Комендор обернулся, и я увидел его воспаленный взор, он уже был там – в горячке боя – еще при полной тишине. Жерло носового орудия жадно глядело в морской простор, поджидая свою добычу.

Вторая шхуна накатывалась на наш левый борт. Мои матросы и команда, сгрудившись возле него, не спускали с нее глаз. Боковым зрением я увидел вспыхнувший фитиль в руках Билла, вылетевшее облако пороховых газов и только мгновением позже грохнул выстрел. Пушка, дернувшись назад, еще парила остатками порохового горения, но над дымом, в вертикально взлетающих огненных лучах были видны обломки досок, куски дымящейся ткани, и выше всех, в каком – то жутком стремительном кручении – турецкий барабан – с лохмотьями погибшего навсегда таинственного звука.