Чай со слониками

Я же регулярно перечитываю все толстые журналы и даже более того: слежу за иностранной беллетристикой. Зная интерес Тани к хорошей литературе, я стал высылать ей нашумевшие романы или просто новинки, но на этом не остановился и начал сопровождать их критическими заметками якобы собственного сочинения. Для этого я брал чужие статьи из тех же толстых журналов и выдавал их содержание за свои мысли.

За короткий период в три месяца я воспользовался текстами Немзера, Костырко, Анкудинова, Топорова, Качалкиной, Пустовой, Погорелой и многих других.

Сначала Таня слабо реагировала и почти не отвечала мне, но постепенно я взрастил в ней интерес, в ней даже возникло плохо скрываемое нетерпение в предвкушении «моих» заметок. Если вначале она молчала, то под конец стала вступать со мной в дискуссии. А однажды даже написала, что жалеет о нашем расставании и не думала и не гадала, какой я умный, глубокий и духовный человек.

28 декабря 2012 года я сидел дома, как обычно, один и читал новый роман Коэльо. Но тут в дверь позвонили. На лестничной площадке стояла Таня с каким-то виноватым видом. На улице была оттепель, с ее ног натекла лужа воды. Я не без удивления и злорадства впустил ее в квартиру и даже помог снять пальто и сапоги. Мы прошли на кухню и стали пить чай. Таня долго, горячо и восторженно говорила мне, какой я, оказывается, тонкий человек, и, честно говоря, она в тот вечер от меня не ушла, а провела яркую ночь со мной, такую же, как в первые дни нашего пропащего брака.

Утром Таня исчезла, и больше я ее не видел. Она не отвечала на письма и не принимала звонки. Мне сказали, что через неделю у нее была свадьба с самбистом.

Греча

Мы орали друг на друга, не переставая, уже три часа. Я уже не помню, с чего все началось. Как обычно, пришел с работы, снял пальто и повесил его на вешалку, потом скинул ботинки, переоделся в спальне и прошел на кухню, сел за стол и стал ждать, когда Лена мне положит поесть, но она, кажется, попросила помыть руки.

Я сказал:

– Они не грязные.

– Ты же с улицы, – удивилась Лена.

– Если их не марать, то руки будут чистые даже на улице, – ответил я и отвернулся к окну.

Лена налила в глубокую тарелку супа, дождалась, когда он разогреется в микроволновке, достала его, подняла тарелку на метр над столом и отпустила. Горячие брызги полетели мне на руки и на колени, тарелка запрыгала по полу и задребезжала, кусок мяса вывалился и закатился под стол, огромная красная лужа образовалась на ламинате. От нее шел аппетитный парок.

Мы молча посмотрели друг на друга и разом заорали. Я даже не помню, о чем мы орали. Лена вопила, что от меня постоянно воняет потом, что я так храплю и ворочаюсь во сне, что невозможно спать, что забываю выносить по вечерам ведро, что по выходным вечно пропадаю в пивной с друзьями, что на улице мороз двадцать градусов, а у нас не заклеены окна, что я еще месяц назад обещал перевесить телевизор, а он так и торчит над столом, что я никогда не звоню родителям и моя мама по часу с ней беседует, что я ничего не читаю и смотрю только футбол, что уже месяц выкладываю плиткой туалет, отчего в прихожке скопилась груда мусора.

Я орал, что в доме невозможно найти целого носка, что при входе на трюмо постоянно находится гора помады и кремов, что я уже три месяца прошу пожарить мне мясо, а не потушить, что ей бы следовало купить свой станок, а не пользоваться моим, что она зависает на телефоне по два часа, что в ванной на эмали после мытья ею головы остаются длинные черные волосы, что она не умеет гладить мужские брюки – никогда нет стрелок, что наш дом – проходной двор для ее родственников, что она может часами не снимать трубку своего мобильного телефона.

Неожиданно Света остановилась, пошла в ванную, принесла квадратный пластмассовый тазик, достала из верхнего ящика два килограмма гречки, высыпала в тазик, села на табуретку, набрала гречку в ладонь и стала ее рассматривать.

– Что ты делаешь? – спросил я.

– Перебираю гречу. В детстве, когда мы с братьями ссорились, мама заставляла нас перебирать гречу.

– Сейчас гречка продается чистая, ее перебирать не надо, – пробормотал я.

Но Лена все равно сидела на табурете и перебирала гречку.

Тогда я постоял, постоял и тоже взял табуретку, сел рядом с Леной и стал перебирать гречку.

Мы перебирали гречку до двух часов ночи, а потом приняли душ и пошли спать.

Пустая история

…вот она, пухлая Ниночка, и ходила по двору, румяная, дебелая, надутая, с двумя жиденькими угольными косичками из-за огромных ушей, с розовыми просвечивающими длинными лентами, трепещущими на ласковом весеннем кубанском ветру, в съезжающих, растянутых колготках, в вязаной тяжелой шерстяной кофте, то ли синей, то ли зеленой.