Чай со слониками

Самый лучший кофе (хотя сейчас можно уже писать «самое лучшее кофе») делают в автомате в левом углу второго этажа Курского вокзала. Только надо выбирать не капучино и не горячий шоколад, а именно двойной эспрессо. Автомат задумчиво запросит шестьдесят рублей, поворчит и погремит, потом на жидкокристаллическом дисплее появится бегущая полоса, которая будет набирать деления по мере выполнения операции. В конце концов внизу, в зажиме появится синий пластиковый стаканчик, куда железная машина одним резким движением выплюнет коричневую ядрено пахнущую жидкость толщиной не более одного пальца.

Знаете, я пил кофе и в «Пушкине», и в «Винтаже», и в «Старбаксе», и в «Макдональдсе». Мне делали кофе в горячем песке в Стамбуле и наливали в Париже на Монмартре, но ничего более прекрасного, аппетитного, пахучего, бодрящего и обжигающего, чем из автомата на Курском вокзале, я не пил.

Даже соседка тетя Сима, иногда приглашающая меня выпить кофе, когда ее семейство собирается вокруг круглого белого стола, покрытого зачем-то хозяйственной плиткой, не может достичь уровня автомата № 645781. Я хорошо запомнил регистрационный номер.

В тот день я ждал поезд с Любой из Одессы и выпил шесть (!) пальчиковых стаканчиков кофе эспрессо и отвлекся от табло, даже, наверное, перестал различать время. Поэтому, когда пришел поезд, я быстро побежал на перрон, а нестись было долго по подземным переходам и дурацким платформам Курского вокзала. Когда я вылетел наверх, все уже разошлись, а Люба стояла одна и оглядывалась в разные стороны.

Люба спросила меня:

– Ты где был?

– Пил кофе.

– Господи, он пил кофе, – повторила Люба и поцеловала меня.

Я взял чемодан и сумку, и мы пошли. Когда вышли на площадь Курского вокзала, сели на стоянке в машину.

Люба повернула зеркало заднего вида и стала красной помадой красить губы. Потом она промокнула губами помаду, пошевелила ими и улыбнулась:

– Из твоего автомата?

– Да, из моего автомата.

– Ну и как?

– Тебя не было месяц, я соскучился.

Люба осторожно поцеловала меня в губы. Я тыльной стороной ладони вытер красный отпечаток, поправил за Любой зеркало и медленно снял машину с ручника.

Ночной звонок

В три часа ночи резко и требовательно зазвонила радиотрубка, и Света, перелезая через меня, сняла ее, но долго, наверное, спросонья не могла нажать нужную кнопку. Я, устав держать на своем животе ее тело, взял у нее трубку и стал тыкать толстыми пальцами куда ни попадя. Наконец, мне удалось попасть в нужную кнопку, и на той стороне раздался заплаканный голос Алины. Алина дружила со Светой, а ее муж Андрей – со мной. Они наши общие знакомые.

Андрей и Алина живут в счастливом браке уже пятнадцать лет, и ни разу за это время никто из них не повысил на вторую половину голос. У них не было ни одной ссоры. Никто не выкидывал из окна вещи на улицу, никто не бил посуду, никто не выливал под ноги свежеприготовленный борщ и не давал подзатыльники детям.

Я помню свой первый день после свадьбы. Я неудачно похмелился и послал по матери родителей Светы, а потом заперся в темной ванной и не отвечал ни на какие крики и вопросы родственников, включив стиральную машину, посудомоечную машину и открыв горячую воду.

Тесть, теща и Света решили, что я режу вены (зачем?), и с помощью гвоздодера вскрыли дверь. Я мирно лежал на полу, на коврике и спал.

За десять лет мы ссорились не раз. Я уходил из дома, кольцо обручальное в мусоропровод выбрасывал, Света один раз подожгла диван, но в принципе наш брак счастливый, а тут звонок Алины.

Я передал трубку жене.

– Он наорал на меня, – всхлипнула Алина и заплакала. Так как мы лежали со Светой бедро к бедру, то я слышал весь разговор.

– Наорал при Алешке и Оленьке, – еще больше зарыдала Алина.

– За что? – сладко зевнула Света.

– Я выкинула бычки.

– Какие бычки?

– Которые остались после дня рождения. Он вышел утром кривой, потянулся к пачке, там пусто, встряхнул пачку – ничего, тогда подошел к пепельнице, а я ее только что вымыла, – и вдруг как заорет: «Где мои жирные бычки, где мои жирные бычки?!» Я села и заревела, и дети туда же.

– Ну и что. Бывает.

– Нет, я уехала с детьми к маме.

«Господи, какая идиотка», – подумал я и закрыл глаза. Света нежно провела ладонью по моей щеке, по щетине, потом отвернулась спиной и буквально в течение десяти секунд заснула.

Бьет

Как же она его била! Вроде бы сама бизнес-школу окончила, в банке работает, мама директор музея Льва Толстого, папа биатлонист, а вот тебе – и по ребрам, и под дых, и по щекам, и в глаз, и в бровь, и с левой, и с правой. Или возьмет вазу с водой, в которой цветы стоят, выльет ему на голову, а потом еще и кинет в него. Вроде красивая женщина: высокая, кудри рыжие, завитые, ножки тонюсенькие, губки алые, а вот посмотри-ка.

Он часто с нею вместе битым на людях появлялся. То глаз зарихтован, то щека подмазана, то на скуле фингал, то пятна синие на руках, будто их выкручивали.

Как-то раз я у него спросил:

– За что она тебя бьет? Пьешь?