Читаем Чагин полностью

— София тогда была в Афинах, но в «Автобиографии» Шлиман напишет, что она была с ним на раскопках. В каком-то смысле это было правдой.

— Правдой, какой она должна быть?

— Именно так. — Исидор улыбается. — Мы же знаем, что обычно они не расставались.

Говорю подчеркнуто буднично:

— Я вчера расстался с Тиной.

Долгий взгляд Чагина.

— Почему?

Делаю несколько взмахов руками — был бы, вообще говоря, неплохим вертолетом.

— Спроси лучше, почему я на ней женился.

Исидор не спрашивает — всё ведь и так известно.

Уходя от настоящего времени, сообщает с потерянным видом:

— У них родились дети: дочь Андромаха и сын Агамемнон.

Такие имена не предполагают вроде бы фамилии. Но она имеется: Шлиман.

По счастью, у нас с Тиной детей не было. В этом главная удача этого брака.

— Няньку Анну переименовали в Навсикаю. — Чагин переходит на шепот. — Все слуги были названы гомеровскими именами.

Ну, да. Подобные вещи только и можно произносить, что шепотом.

На фоне таких известий наш с Тиной развод должен был бы пройти незамеченным, а вот поди ж ты — Чагин потрясен. Ставит на мое место себя и убеждается, что в свое время поступил правильно.

Но выводы дня связаны все-таки с Шлиманом.

Да, нельзя вроде бы искать Трою по мифу. Того, кто так поступает, академическая наука называет дилетантом. Над ним все смеются, можно сказать, хохочут — не исключая обоих Прокопиев Ивановичей Пономаревых. Они, собственно, по чайной части, Прокопии эти Ивановичи, желают чаю в розницу продать, хе-хе… Но слово миф кажется несовместимым с раскопками даже им.

Подводя итоги, скажу: над проектом смеются все.

И вот приходит невысокий, 156 см, человек и начинает копать на холме. И сокрушается при этом, что очень велики расходы, и ставит себе задачу решить троянский вопрос до конца текущего, 1872, года.

В 1872 году, к своему разочарованию, он ничего не находит.

А в июне 1873-го — находит.

Трою.

Просто нужно уметь мечтать. И как следует хотеть.

* * *

21 апреля. Сегодня исполнилось бы 90 лет со дня рождения профессора Спицына. В моей и в Исидоровой жизни — у каждого по-своему — он сыграл выдающуюся роль.

Исидору его поддержка помогла сохранить психическое равновесие. С ним Спицын прошел тем непростым путем, на котором не всегда имелись готовые научные знания — многое ему приходилось открывать.

Что касается меня, то все превосходные степени, которые я получал от прессы, все звания и награды — это в конечном счете его заслуга. Спицын сделал так, что на меня обратили внимание. Если человек действительно создан для сцены, ему необходимо лишь внимание — хотя бы раз. Дальше всё пойдет само собой.

Но было нечто такое, что объединило Спицына, Чагина и меня в решении общей задачи. Задачи, с которой Исидор долгое время не мог сладить самостоятельно. Речь идет о забывании.

Это было единственным, о чем Спицына просил Исидор. Неспособность забывать изводила его и в буквальном смысле лишала сна. Воспоминания Чагина со временем не тускнели. Они обладали той же эмоциональной свежестью, что и в момент их появления.

Кое с чем Исидор научился справляться: он сжигал бумажки с текстом и внушал себе, что хочет нечто забыть. Что-то действовало, что-то нет — сложность была в том, что это не решало проблему целиком. Если бы Чагин начал перечислять всё, что он хочет забыть, ему бы не хватило и трех жизней.

Есть вещи, которые мы делаем автоматически: дышим, шагаем и, конечно же, забываем. Спицын хотел придать забыванию Исидора автоматизм. Он говорил, бывало, что с воспоминанием поздно работать, когда оно уже в голове, и предлагал ловить его на этапе восприятия.

Я, по-моему, уже вскользь упоминал, что Спицына впечатлило следующее предписание Василия Никаноровича: «Чтобы запоминать — не надо умствовать». По законам логики из первого высказывания следовало второе: «Чтобы забывать — надо умствовать».

Что это значило в случае Чагина?

Он запоминал образами. Иначе говоря: всякому явлению придумывал оболочку и эту оболочку запоминал — даже если речь шла об отвлеченных понятиях. Например, при слове агрессия Исидор представлял себе танки, при слове религия — облака.

Задачей Спицына было на эти образы воздействовать. Он пришел к выводу, что тщательное погружение в содержание разрушает образ и помогает его впоследствии забыть. Чагина, прежде запоминавшего тексты механически, Спицын призывал всякий раз вникать в их смысл.

Но был еще один способ разрушения того, что осталось в памяти. И здесь пригодился я.

Спицын предложил нам с Исидором разыгрывать тексты по ролям. С одной стороны — Чагин, знавший тексты наизусть, с другой — я, помнивший их весьма приблизительно. Мое блистательное незнание разрушало общую ткань текста и заставляло Исидора переходить от известного к неизвестному.

Начали мы с того, что тогда волновало Чагина больше всего, а именно — с двадцатилетнего диалога Шлимана с фон Краузе. Под дружественным приглядом Спицына эту переписку мы разыгрывали вдохновенно. Мы не только изменяли текст — мы забывали его.

Как там это начинается?

Перейти на страницу:

Все книги серии Новая русская классика

Рыба и другие люди (сборник)
Рыба и другие люди (сборник)

Петр Алешковский (р. 1957) – прозаик, историк. Лауреат премии «Русский Букер» за роман «Крепость».Юноша из заштатного городка Даниил Хорев («Жизнеописание Хорька») – сирота, беспризорник, наделенный особым чутьем, которое не дает ему пропасть ни в таежных странствиях, ни в городских лабиринтах. Медсестра Вера («Рыба»), сбежавшая в девяностые годы из ставшей опасной для русских Средней Азии, обладает способностью помогать больным внутренней молитвой. Две истории – «святого разбойника» и простодушной бессребреницы – рассказываются автором почти как жития праведников, хотя сами герои об этом и не помышляют.«Седьмой чемоданчик» – повесть-воспоминание, написанная на пределе искренности, но «в истории всегда остаются двери, наглухо закрытые даже для самого пишущего»…

Пётр Маркович Алешковский

Современная русская и зарубежная проза
Неизвестность
Неизвестность

Новая книга Алексея Слаповского «Неизвестность» носит подзаголовок «роман века» – события охватывают ровно сто лет, 1917–2017. Сто лет неизвестности. Это история одного рода – в дневниках, письмах, документах, рассказах и диалогах.Герои романа – крестьянин, попавший в жернова НКВД, его сын, который хотел стать летчиком и танкистом, но пошел на службу в этот самый НКВД, внук-художник, мечтавший о чистом творчестве, но ударившийся в рекламный бизнес, и его юная дочь, обучающая житейской мудрости свою бабушку, бывшую горячую комсомолку.«Каждое поколение начинает жить словно заново, получая в наследство то единственное, что у нас постоянно, – череду перемен с непредсказуемым результатом».

Алексей Иванович Слаповский , Артем Егорович Юрченко , Ирина Грачиковна Горбачева

Приключения / Проза / Современная русская и зарубежная проза / Славянское фэнтези / Современная проза
Авиатор
Авиатор

Евгений Водолазкин – прозаик, филолог. Автор бестселлера "Лавр" и изящного historical fiction "Соловьев и Ларионов". В России его называют "русским Умберто Эко", в Америке – после выхода "Лавра" на английском – "русским Маркесом". Ему же достаточно быть самим собой. Произведения Водолазкина переведены на многие иностранные языки.Герой нового романа "Авиатор" – человек в состоянии tabula rasa: очнувшись однажды на больничной койке, он понимает, что не знает про себя ровным счетом ничего – ни своего имени, ни кто он такой, ни где находится. В надежде восстановить историю своей жизни, он начинает записывать посетившие его воспоминания, отрывочные и хаотичные: Петербург начала ХХ века, дачное детство в Сиверской и Алуште, гимназия и первая любовь, революция 1917-го, влюбленность в авиацию, Соловки… Но откуда он так точно помнит детали быта, фразы, запахи, звуки того времени, если на календаре – 1999 год?..

Евгений Германович Водолазкин

Современная русская и зарубежная проза

Похожие книги