Carte Blanche 2: Reload (СИ)

— Эда повязали... — хочет тему перевести, но выходит всё то же. Тот же плюс в её копилку.

— Знаю, Макс рассказал, — отмахивается Лиана, выдерживая небольшую паузу. — Зачем ты возвращаешься? Ты же так хотела свободы...

Вопрос звучит тихо, но недостаточно. И в какой-то степени он заставляет Окс сменить настрой и переплести между собой пальцы, щёлкнуть костяшками. И глазами в эти пальцы уткнуться, явно занервничав.

— Это из-за него? — Килла снова давит, и Окс на уровне инстинктов вскакивает с кровати, надевая свою фирменную фальшивую улыбочку.

— Боже, мне просто нравится мозолить всем глаза! Чего вы зацикленные такие? — цокает, руками всплёскивает и медленно отчаливает, мол, время посещений к концу подошло.

Но Лиана лишь легонько губы в улыбке тянет, останавливая блондинку уже у двери.

— Окс, — негромкий зов, девушка останавливается почти у порога. — Не делай ему больно, — эти двое знают, о чём речь. Тут и дурак бы догадался. И Оксана всё же опускает глаза в пол, собираясь с духом и наконец оборачиваясь на Лиану.

— Поправляйся... — бесцветно, но без фальши. Девушка спешит удалиться и размеренно топает вниз. Туда, где ждёт... брат, чёрт возьми. — Никакой он мне не брат, — бурчит себе под нос, спускаясь по лестнице. — Взялся, тоже мне... — головой мотает, обиженно шепча и саму себя настраивая. — Ты никому не нужна, забыла? — звучит, как заклинание сумасшедшей, говорящем самой с собой. Благо, рядом нет никого.

— Повидались? — Артём непринуждённо интересуется, но Окс проходит мимо троих товарищей и даже слова не молвит. Просто топает себе насупленно и залезает в машину, ожидая. — О как... — его брови чуть подскакивают, но решать головоломки насчёт её поведения он явно не в духе.

И он прощается с Максом дружеским рукопожатием, не скупясь на пожелание скорой выписки его девушки и возвращения в общежитие. А Макс улыбается, только скрытно как-то, будто жлобится на эмоции. Ведь приятно наконец не видеть враждебных взглядов в свою сторону. Но по-настоящему искренне он улыбнётся, когда попрощается с парой и зайдёт снова в стены больницы. А эмоции на показ подождут.

— И о чём ты хотела поговорить?

Да хуй его знает.

Мне бы сначала у себя спросить, какого хрена я стою в собственной комнате, как приглашённый гость. Ещё стены так рассматриваю, как будто впервые вижу. Господи...

— Если честно, — давай, Нина, твой час позора, — я не знаю, — ожидаемо.

— Тогда что ты тут делаешь? — стою, аки дерево, не зная, какой ещё шикарной фразочкой плеснуть.

А ещё я пытаюсь понять, хочу ли знать всё, что тут происходило без меня. Пытаюсь понять, почему так больно на кровать смотреть, от которой я взгляд тут же отвожу. Ещё я до сих пор спиной к нему стою, пока мысли вихрем в голове кружат. Но заключение я всё же вырываю из этого винегрета, резко к нему поворачиваясь и чуть было не зажмуриваясь.

— Ты изменял мне? — сейчас просто получу ответ и уйду. Уйду...

И какого чёрта ты медлишь? Миронов, пожалуйста...

Хочется просто взвыть и попросить его убрать этот гипнотизирующий взгляд, с которым он подходит. А ещё хочется руки вперёд резко выставить и не дать ему нарушить своего личного пространства, но тело как назло не слушается, а язык немеет.

— Нет, — он что, подходил, чтобы лучше слышно было? Или фору себе для размышлений давал?

— Правду, — наконец впиваюсь в него глазами и не отпускаю. Требую, чёрт возьми, требую, хотя хочется его наизнанку вывернуть и выпотрошить всё.

— Почти было, — не знаю, какого, но в сердце будто впиваются остриём ножа, — если так хочешь это слышать, то мы лежали на кровати, разделись практически. Но до дела не дошло. В этот момент я понял, что это не ты.

Сука. Ты хоть знаешь, как это больно? Знаешь, блять? Каково теперь смотреть на эту кровать и видеть на ней вас! Голых, сука... Очень вовремя ты понял, герой. Хорошо, что хоть не пришлось присунуть и кончить, чтобы понять, что что-то, блять, не то.

Гнев. Гнев и агония, которые переплетаются воедино и рождают во мне ураган эмоций, буквально изнутри разрывающих. Трусить начинает с рук, и я еле совладаю с собой, чтобы справиться с чёртовым комком в горле и не разрыдаться прямо здесь. Единственное, на меня что хватает — в апатичном приступе замахнуться, что есть силы, и влепить Миронову такую пощёчину, от звука которой у самой в глазах темнеет.

Чёрт тебя дери, как же ненавижу...

— Целуется лучше меня, поэтому распознал? — из меня это выходит с таким надрывом, что я не узнаю свой голос. Он пустой. Пустой и отчаянный, сгрёбший в охапку все оттенки серого.

Сейчас я не хозяин своему телу, своим движениям. Но рука снова свистит в воздухе, и я намереваюсь дать очередную пощёчину, ещё сильнее. Но горящую спичку задувают прямо на ходу, и Миронов цепко перехватывает мою руку, не давая этого сделать. Смотрит на меня волчьим взглядом, расплываться потихоньку начинает. А всё потому, что прозрачная пелена наглухо застилает глаза, и ко всему я теперь перестаю контролировать эмоции, роняя слёзы из глаз так, что будь здоров.