— Переживает? — остро интересуется Миронов, стараясь не отрываться от дороги, но всё же успевая стрелять глазами в мой мобильный.
— Он ведь не бездушный эгоист, — усмехаюсь язвенно, как будто мне шестнадцать, и я только что демонстративно засосала нового друга на глазах у бывшего.
— Хах, — вот это «хах», это мне как расценивать?
— Что?
— Ничего.
Да. Да, я вижу. Ничего. Абсолютно ничего. Лишь ещё больше напряжённая тишина, расползающаяся из самых недров, и застывающая между нами чем-то плотным.
Ещё примерно минут тридцать безмолвной поездки, которое нарушается сухим:
— Есть хочешь?
Я хочу провалиться. Уснуть. Телепортироваться. Расцарапать тебе лицо. Но только не есть.
— Хочу, — потому что Кескевич.
Мы не ищем кафе, не ищем супермаркеты на пути. Глеб просто останавливается у какого-то придорожного ларька, выбегает минут на пять от силы, и возвращается с шаурмой в руках.
Как, чёрт возьми, мило.
Пожалуй, это единственная еда, которую я не умела есть. Вечно всё, блять, вываливается… Но выбора нет, и я, кажется, даже беглое «спасибо» выпускаю из себя, принимая из его рук горячий пакет.
Не знаю, чего я так боялась. Близости, наверное. Боялась, что одно неверное слово, и мне сорвёт башню. И тогда я наговорю столько всего, что на его белобрысой голове седые волосы успеют до общаги вырасти.
Но Миронов, кажется, сам не хотел подобного, пока за рулём находился. И весь оставшийся путь просто ехал молча, изредка выслушивая мои просьбы остановиться на заправке, ибо мочевой о себе знать давал.
Когда мы наконец добрались, я чувствовала, что есть риск выпасть из машины. Нет, не то, чтобы ноги устали, просто затекли жутко. А ещё спать хотелось так, что я готова была уснуть прямо на асфальте, прямо перед общежитием, вот настолько поездка вымотала.
— Идёшь? — кажется, я слишком много времени отвела мыслям о тёплом, а может и не очень, асфальте. Миронов успел заглушить машину, выйти, обойти даже, и теперь стоял у моей открытой двери.
— Н-нет, — зачем-то с запинкой ответила я, вызывая на его физиономии недоумение.
— Что так? — не в силах идти, что непонятно?
— Ноги не несут, — Господи, кому ты это говоришь, Нина? Это ведь как намёк звучит, чёрт тебя дери.
Я было рот открыть хочу, чтобы исправиться, но Миронов уже самовольно берёт меня на руки, вытаскивая из автомобиля и закрывая дверцу ногой.
— Бля, я не это ввиду имела, — мои попытки дёрнуться длятся секунды две. Позор какой…
— Я так и понял, — язвит блондин, щетинясь. Боже… он что, не брился всё это время? Только сейчас это рассмотреть удалось.
Сердце бьётся чуть сильнее, чем нужно, когда мы оказываемся на пороге. Я даже дыхание задерживаю, выжидая, в какую сторону он направится. И идёт он, как ни странно, в сторону комнаты Депо, возле которой и опускает меня на ноги.
— Спасибо, — говорю ему в грудь, не поднимая глаз. Знаю ведь, что у сучёныша на лице.
— Не за что, — голос… зачем такой глубокий, Миронов? Ещё и прямо над ухом… Ведь если ещё ближе, прямо над ухом, и шёпотом, и кнопка запуска водопада в трусах сработает без моего на то согласия. Ненавижу… — иди, пиши своему блаженному, — отрезает резко, даже с какой-то отчуждённой грубостью, но не уходит. Чего ждёшь?
— Тебя это так волнует? — теперь поднимаю голову и вижу… вижу его терзаемые тревогой глаза, которые хотят сказать мне явно больше того, на что он решается.
— Волнует? — усмехается, и я с опаской вжимаюсь в дверь, инстинктивно как-то, покуда взгляд этот не сулит ничего хорошего. Однажды мне уже пришлось это испытать… В школьном коридоре, когда я заступилась за бедолагу, который меня на свидание позвать норовился. — Я бы сказал тебе, что меня волнует… — он склоняется, практически нависая. А я… я забываю, как дышать, замираю даже. Чьего-либо присутствия я и близко не ощущаю, словно всех затмевает туманной дымкой. Только он. И снова дежавю… — Точнее, показал бы, и кровать Депо вряд ли бы моё признание выдержала.
Секунда, вздох, молчание. Внутри будто с удвоенной скоростью запускается механизм и разливает кровь по венам так, что я чувствую жжение. Мурашки… или, гусиная кожа, как это любят именовать. Мне кажется, что если я сейчас крепко зажмурюсь, а потом открою глаза, то окажусь именно там, в своём школьном коридоре. А всё это окажется лишь проекцией моего сознания. Не выдуманным окажется только он… он, который перевернул мою жизнь с ног на голову, и до сих пор это делает, заставляя забывать слова. Заставляя забывать, что такое здравое мышление и с чем его едят. Заставляет понимать, что где бы я не оказалась, в какую бы точку мира не закинула меня судьба, неизменным останется одно: он будет рядом.
Его дыхание я ощущаю настолько, будто дышит прямо в шею. Его запах, он намертво врезается в ноздри и заставляет непроизвольно делать частые вздохи. А сердце… оно сейчас будто зажато лёгкими, и бьётся так, что под кожей чувствую.
Финишем всего становится очередное смс-оповещение на моём телефоне. Оно как звоночек, призывающий вернуться в коридор общаги всеми мыслями, которые разбегаются по голове в разные стороны.