Бывшая моего брата. Я ненавижу ее... (СИ)

Если бы я позволила маме остаться со мной в комнате, это были бы ее слова. И, пожалуй, самая лайтовая версия. Она не любит, когда я сомневаюсь в себе. Ну а иначе у меня пока еще не выходит.

Тихо выдыхаю и вплетаю дрожащие пальцы в волосы.

Вот почему так сложно принять адекватную сторону Айдарова? Останавливаюсь и, приложив ладонь ко лбу, качаю головой. Сама ведь хотела этого от него. А что теперь? Как трусиха прячусь здесь, переживая, что мое платье недостаточно хорошо для его дизайнерского костюма.

Услышав глухой хлопок входной двери, вздрагиваю, ощущая, как сердце переворачивается где-то в желудке и начинает громыхать. Это Айдаров ушел?

Тут же порываюсь к окну и отодвигаю край шторы, чтобы выглянуть во двор.

А через мгновение я замечаю вышедшего из-за угла Хакима, и тогда мое сердце останавливается. На секунду мне кажется, что прямо сейчас он вырвет водительскую дверцу, запрыгнет в машину, вдавит газ в пол и умчится в закат. Но вместо этого, дойдя до своего «мустанга», Айдаров резко разворачивается и идет в обратную сторону, взъерошивая копну кудрявых волос. Каждое его движение бьет наотмашь, пока он, точно одержимый идеей сорвать с себя скальп, расхаживает туда-сюда по вымощенной плиткой дорожке и частично маминому газону. Это не очень похоже на того каменного Сатану, каким он еще недавно представал передо мной.

Прислонившись лбом к оконной раме, я прикрываю глаза и с трудом удерживаюсь от желания побиться об нее головой, словно привязанная к столбу лошадь.

А потом я снова заставляю себя посмотреть в окно и вижу, с какой яростью он сжимает и разжимает кулаки, продолжая топтать своими брендовыми ботинками мамин газон. Кажется, не я одна мучаюсь.

Поворачиваю голову в сторону стены и вновь бросаю взгляд на часы. Двадцать минут. Боже, какая же я дура. Извожу и его, и себя. А когда возвращаю свое внимание обратно к окну, Айдаров уже что-то печатает в телефоне, после чего, точно почувствовав мой взгляд на себе, поднимает глаза и ловит меня в ловушку мрачного обещания.

А я так и застываю как вкопанная, приложив ладонь к одичавшему в груди сердцу, пока Айдаров прожигает меня насквозь своим гневом и одновременно желанием, которое вспыхивает в его строгих глазах опасным блеском. Он пугает меня очевидным напряжением и в то же время очаровывает… Сигнал входящего сообщения вынуждает меня вздрогнуть, и я отшатываюсь от окна, немного приходя в себя.

Секунду еще смотрю на вспыхнувший экран мобильного на кровати и только потом подхожу. Взяв его в руки, читаю сообщение, от которого у меня перехватывает дыхание.

«Мое терпение на исходе. Не заставляй меня подниматься за тобой. Боюсь, тогда я не смогу быть нежным, Олененок».

Я хнычу и с отчаянием прикрываю глаза, прижимая телефон к вздымающейся груди. Пытаюсь не слышать его мрачный, облаченный в темную хрипотцу голос в этот момент. Он настолько реален, что я буквально чувствую, каково было бы ощутить эти слова, если бы его губы прижались к моему уху в страстном порыве...

— Мне становится жаль парня, ты заставляешь его нервничать, — тихий понимающий мамин голос заставляет меня обернуться и оторвать от груди телефон. — Иди к нему, Аль, и прекрати мучить вас обоих, иначе мне придется заставить его купить мне новый газон.

Мама улыбается, а я не удерживаюсь от проявления слабости и бросаюсь к ней на шею, чтобы обнять. Она такая замечательная у меня. Такая понимающая и заботливая… Самая-самая! Моя нежность и сила. Мое укрытие, броня и убежище в одном флаконе. Она мой компас в непроглядной мгле. — Мам, мне страшно, — шепчу вкрадчиво. — А что, если у нас не получится? — Ты красавица! И у вас все получится, можешь не сомневаться, Морковка, я это вижу. — Похлопывает меня по спине, а я сильнее стискиваю родительницу в своих объятиях, ощущая, как ее плечи начинают сотрясаться от смеха. — Задушишь же, Алька! Иди уже к своему горе-рыцарю!

Делаю глубокий вдох, еще на минутку прячась на плече мамы, а потом крепко-крепко целую ее в щеку и, схватив сумочку с дверной ручки, сбегаю вниз по лестнице, стараясь не свернуть ноги на каблуках. Они невысокие, но сейчас я не чувствовала бы уверенности, даже будь я босиком. Тело потрясывает от мелкой дрожи, ладони покрывается холодным потом, а дыхание напоминает рваные судорожные сокращения грудной клетки. Было сложно не думать эти семьдесят два часа, особенно о страхах, которые против моей воли всплывали на поверхность. Кошмар какой-то... Не виделись всего три дня, а, кажется, вечность.

Но, обнаружив Айдарова сидящим в машине и сжимающим руль так, будто это единственное, что останавливает его от приведения своей угрозы в действие, я одновременно испытываю облегчение и странное пугающее чувство, сковывающее мою сердцевину жаром.

Облегчение — потому что он в машине и я избегаю участи неловкой встречи глаза в глаза, а все остальное, сбивающее с толку, — оттого, что Хаким, вот такой весь напряженный и едва ли не теряющий контроль, чертовски сексуален.