Я устал убегать. Устал прятаться и искать то, что под силу изменить только мне самому. Я устал скрывать свои чувства к Алевтине как какой-то грязный секрет. Она больше не такая. Не грязная. И не секрет. А тот факт, что внутри Алевтины развивается мой ребенок, дает мне полное право послать всех к чертям и начать все сначала. Именно то, что она и сама мне предложила, а я не смог принять и решиться сделать шаг. Тогда не смог. Но мне предоставили время подумать, оставив в напоминание разорванные трусики. И игнор.
Этого оказалось достаточно.
Достаточно, чтобы понять, насколько я действительно нуждаюсь в этой девушке. И, как бы там ни было, позволить себе любить эту девушку кажется самой правильной мыслью за все мое существование. Я хочу ее так сильно. И это желание причиняет мне боль. Желание почувствовать то, в чем я себе отказывал много лет.
Я даже не помню, когда я жил настоящим моментом… до встречи с Алевтиной. Точнее, с ее взрослой версией, которая оказалась раздражающей красной тряпкой для меня. И если той самой ночью, когда ко мне в комнату зашла юная и наивная влюбленная дурочка, я сорвался из-за алкоголя, то сейчас это чисто рациональный выбор. Я бы назвал все это иррациональным, но спорить с очевидными вещами больше нет смысла.
Больше нет.
У каждого из нас есть временной интервал жизни, который мы предпочли бы сжечь, а пепел развеять по ветру. Жаль, что в моем случае это невозможно. Я пытался, правда пытался, но останки тлеющего прошлого не поднимались ветром в воздух, а забивались тяжелой сажей в самый темный угол моего сознания. И больше всего на свете я не любил встречаться с этим лицом к лицу. Но сталкивался каждый раз, когда видел родителей, взгляд которых образовывал в моей груди зияющую дыру. Каждый гребаный раз. В какой-то момент я даже поверил, что, если бы у меня действительно была эта дыра, они бы просто стояли и смотрели с равнодушными лицами, как я истекаю кровью. Я действительно в это верю, потому что мои родители преуспели в ненависти ко мне.
Но сегодня я понял одно. Прошлое должно остаться в прошлом и прекратить быть аргументом в моем настоящем.
Именно поэтому я здесь. Впервые. На могиле брата.
Я сижу на гранитном выступе скамьи, потирая ладони и разглядывая плитку под ногами.
Все еще не осмеливаюсь посмотреть ему в глаза. Рядом стоит бутылка. Но я борюсь с желанием открыть ее. Недавно я уже чуть было не сорвался в то самое ощущение, где нет места ни мыслям, ни чувствам. Свобода и алкоголь. Соблазн вернуться в то состояние был велик. Если бы Алевтина не пришла ко мне той ночью, я бы упал в самое болото. Но она спасла меня от срыва. И я благодарен ей за это. А сейчас я должен сам отказаться от легкого пути. Отказаться притуплять чувства алкоголем. Я хочу поговорить с братом, будучи трезвым. Ему бы это понравилось. Он не переносил пьяных людей.
Глубоко вздохнув, я провожу ладонью по волосам и сжимаю их в кулак. Пытаясь не задохнуться от удушливого смешка.
— Ты бы не одобрил, — сглатываю и, сжав бутылку крепче, отставляю в сторону. — Прости, что принес с собой алкоголь. И вообще… — Качаю головой. — Прости меня за все.
Я ощущаю настолько разрушающую боль, что мои зубы едва ли не крошатся от того, как я их сжимаю.
Запрокидываю голову и смотрю на звездное небо, совершенно не чувствуя холода осенней ночи.
— У тебя вся жизнь была впереди... — Голос тяжелый, царапающий горло, словно каждое слово это крючок, который я вытаскиваю из себя. Наверное, я мазохист, потому что продолжаю: — Лучшие твои годы. Как ты мог отказаться от всего, что у тебя было?
Что-то ложится на мое плечо, а потом сжимает его, словно пытается поддержать. Кадык дергается. Наверное, я схожу с ума, но, возможно, мне именно это и нужно для разговора с братом. Я тяжело сглатываю и прикрываю глаза, когда слышу его голос.
Старичок.
Так он всегда меня называл.
Я задыхаюсь от того, насколько весело звучит его голос в моей голове. Как раньше. Будто он и правда прямо сейчас сидит по левое плечо и улыбается широкой улыбкой. Ему она шла. Всегда веселый и беззаботный, горящий жизнью, словно бенгальский огонь, по крайней мере, таким он был… как же все так изменилось…
Стискиваю край гранитной скамейки до побеления костяшек, а потом провожу рукой по волосам, пытаясь подобрать слова. Но на ум ничего не приходит.
— Я видел родителей.
Желваки на моих скулах напрягаются. Я хочу услышать его голос еще раз.
Больная улыбка растягивает мои губы, и я опускаю голову, отчаянно покачивая ей.
— Не могут забыть тебя.
Улыбаюсь, а у самого глаза жжет от тяжести слез, которая давит на веки.