Читаем Быть Иосифом Бродским. Апофеоз одиночества полностью

К сожалению, помянутый агиограф Бродского не чист на руку и довольно часто махлюет, идет на откровенный подлог. Вот он приводит стихотворение не только посвященное МБ, но и прямо к ней обращенное, а пишет, шельма: «Бродский верил, что в нем это преображение было произведено любовью к одной женщине». А не лично Мариной Басмановой? Как так? Для сравнения – само стихотворение как свидетельство обратного – гимн не любви, а любимой, единственной любимой, недаром Бродского так волновала прискорбная судьба однолюба, как он сам, Орфея, а мне он говорил, настаивая на моногамной природе любви: «Есть квота любви, положенная на человеческую душу, – любить можно только один раз», с чем я, на основании собственного любовного опыта, поспешил согласиться.

Я был только тем, чеготы касалась ладонью,над чем в глухую, вороньюночь склоняла чело.Я был лишь тем, что тытам, снизу, различала:смутный облик сначала,много позже – черты.Это ты, горяча,ошую, одеснуюраковину ушнуюмне творила, шепча.Это ты, теребяштору, в сырую полостьрта вложила мне голос,окликавший тебя.Я был попросту слеп.Ты, возникая, прячась,даровала мне зрячесть…

Монолог неартикуляционной, безъязыкой, молчащей, то есть внетекстовой и даже внесловесной МБ – наперекор и в опровержение императивных, хоть и с чужих слов, постулатов ИБ о примате языка, а тем более поэтического, над бытием и над временем – имеет легко опознаваемый литературный прецедент, но в сторонней литературе, и немыслим без внесинтаксического потока сознания Молли в 18-й, последней, лучшей главе «Улисса». Младенческий, дадаистский монолог АБ (то есть Андрея Басманова) – сочетание младенческого лепета с неожиданными прозрениями – построен по принципу «устами младенца глаголет истина». Литературный прецедент не прослеживается.

Автопортретные эти монологи не кажутся комментатору абсолютно адекватными реальным прототипам. Во всяком случае, не один к одному. Хотя горячо. Пусть сам прием рискован, сомнителен и спекулятивен, хоть и художества ради. Сплетничество, мелодраматизация, психоаналитические упрощения или, наоборот, усложнения, перенос собственных, само собой, субъективных оценок во внутреннюю речь четырех Б – такой тип наррации возможен разве что по прошествии более значительного отрезка времени после описываемых событий, по меньшей мере post mortem всех его фигурантов, а не так вот при живых еще персонажах всей этой трагической истории. Я уж не говорю, что сама затея отдает кой-кому может показаться бестактностью, а иным скандалезностью. Естественно, комментатор Владимир Соловьев, будучи историком литературы, отмежевывается от разгула фантазии прозаика Владимира Соловьева, но известно, что роман только тогда выходит на прямую удачи, когда герои перестают повиноваться автору. О ком я сейчас? Не знаю. Скорее все-таки о четырех Б, чем о рассказчице Арине.

Или обо всех кряду? Включая самого себя?

С другой стороны, именно благодаря избранной манере – потоки сознания, фикшн, проза, belles-lettres, а тем более belles-lettres d’amour – появилась возможность воссоздать эту трагическую любовную историю, дав ее в четырех лицах, ибо треугольник материализовался в конце концов в четырехугольник: двух поэтов, их общей возлюбленной и – наше с рассказчицей привнесение в этот жанр – сына ИБ и МБ, к которому ДБ испытывал отцовские чувства и к которому ИБ, в самом деле, допускали только при условии полной анонимности. Как жалился Ося комментатору, из-за антисемитизма родителей Марины, чей антисемитизм, если таковой имелся, не зоологического, а скорее идеологического и – в данном случае – выборочного свойства.

Четыре эти потока сознания – четыре точки зрения на один и тот же сюжет, что позволяет дать его объемно и до известной степени объек тивно, изнутри и со стороны одновременно, что соответствует авторскому кредо – работать не только над воспроизведением, но и над остранением реала. Заметано?

Даже если в действительности это было не совсем так, то вышло не менее интересно, чем то, что было в действительности.

Иду и здесь вослед моему герою, который подвел итог этому мучительному, пунктирному, прерывистому – сошлись, разбежались, сошлись, разбежались, пока не разбежались окончательно и навсегда вскоре после рождения у них сына – в прекрасном, но и субъективном стихотворении – потому и прекрасном. Как начал эту главу со стихов, так стихом и кончу.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии