– Нет. То есть да, но в ином смысле. Христос – да, христианство – нет. Разницу сечешь? Вся эта христианская фигня – я совершаю энное число добрых дел на земле и за это мне уготовано теплое местечко в Царствии Небесном – не что иное, как я тебе, а ты мене. Постыдный торг! Бог – последний, с кем можно вступать в сделку. Жизнь не базар, райские кущи не отменяют смерть, никто оттуда не подал весточки.
Этот Боженька – для нищих и малодушных. Они и есть – по определению – нищие духом. То есть убогие.
– Убогие – значит у Бога? – спросила я.
– Как же – разбежались! Особенно прозелиты из евреев. Жертвы обреза. Это у нас с Пастернака повелось – креститься. Под влиянием «Доктора Живаго». Массовое обращение в истинную веру.
В связи с выкрестами-обрезанцами рассказывал анекдот:
– Куда вы, меньшинство? – К большинству.
И добавлял:
– Компактное большинство, как у Ибсена во «Враге народа».
– Я тоже чуть было не заделался, крест на шею повесил – было дело, снимок сохранился, стыд да срам. Пока не дошло: христианство изжило себя. Мы живем в пост– и даже постпостхристианскую эру. Да и не их я полку. И ничьего – сам по себе. Как та самая киплингова киска.
Мяу. Или как колобок: я от бабушки ушел, я от дедушки ушел, а от тебя, православие, и подавно уйду. И только смерть слизнет меня, как лиса, – будто не было. Но пока жив – не бывать тому. От «помилуй-мябоже» меня подташнивает, настоящая аллергия. Да православие – это и не христианство, а некая смесь, хрислам. И вообще, кто говорит от имени Бога, пусть предъявляет удостоверение с Его печатью. Я сам себе судья, прокурор и защитник. То есть един в трех лицах. Триединство, но мое, а не ихнее. Если я сам себя не прощаю, то какой мне толк, что Бог меня простит. Мои отношения с Ним на ином уровне, пусть даже почта в один конец. Homo sapiens если не отлучен, то бесконечно отдален от Бога. Бог сам по себе, человек сам по себе. Иначе и быть не может. Те времена, когда Бог хватал за руку спятившего на почве веры Авраама, боролся с Иаковом или являлся в огненном кусте Моисею, канули безвозвратно. Да, я допускаю личный характер отношений с Богом, но только в те доисторические времена, когда Он играл покрупному, сделав ставку на избранный Им народец. Точнее – на отдельных его особей. Ладно – пусть представителей. А когда сговорились – Заветом называется, – адьё и был таков. Как там этот немчура говорил? В человеке Бог снимает с себя ответственность и возлагает ее на плечи homo sapiens. Нóшу эту следует безропотно нести до самого конца. Потому что ропщи не ропщи – один результат, и потому что ноша – от Бога. Все остальное – от лукавого. И не торговаться с Ним – все равно не услышит. Он давно уже оглох от старости и земными делами больше не интересуется. Оглохший Бог – это Богметафизик. Есть церковный Бог для всех, и есть мой личный Бог, у меня разговор с Небожителем вровень. Все эти коллективные хоровые мероприятия, с молитвами и господи-исусе – набившие оскомину трюизмы. Православие хуже остальных: в других церквях хоть сидишь, можно соснуть под музыку и речитатив, а здесь – часами стоя выслушивать всю эту поповскую бредятину. Не комфортно, лично я рухну на первой минуте. И куда ни глянь, ханжеские мордочки. Да из одной только нелюбви к групповухе. А толпу ненавижу. Особенно – в самом себе. Война клише! Это, так сказать, на поверхности, а есть еще на глубинке, подкорочные причины. Замнем для ясности. Фрейд, слава богу, мертв. А больше – некому.
Хотя – в свете посмертных приключений с его телом, о чем см. ниже – может, и зря не поддался уговорам того же Наймана подумать о душе и креститься: Париж стоил обедни. А тот особенно усердствовал, доводя до белого каления, в результате чего и возникла уже помянутая мной хулиганская вариация на тему «Exegi monumentum» с легко разгадываемым названием-шарадой «Aere Perennius», где христианским ценностям – вечная жизнь с кадилом в ней – противопоставлен этот penis, membrum virile, приап, х*й, камень-кость, гвоздь моей красы.
Подзавести тебя на высокий стих могла теперь только злость, чему четыре свидетельства, четыре стишка, написанных «враждебным словом отрицанья» – антилюбовное, антикушнеровское, антиукраинское и это вот антихристианское.
А не ерепенился, лежал бы сейчас среди своих, между Дягилевым и Стравинским, а так угодил в соседи Эзре Паунду! РПЦ наотрез отказала тебе в месте под православным солнцем. То есть в русском пантеоне Сан-Микеле. Как нехристю.
Помню, позвонил как-то при мне один общий еще по Питеру знакомец – тот самый, про которого Довлатов говорил, что антисемитизм только часть его говнистости. Кто-то, помню, вякнул о его культуртрегерских талантах, но ИБ презрительно отмахнулся, назвав радиофилософом (тот подвизался на «Либерти»): «Для внутреннего потребления.
За всю жизнь в Америке опубликовал по-английски полстатьи в Мухосранске, а носился с ней как с писаной торбой». Считал Парамоху ослабленной, окарикатуренной копией Розанова, а того терпеть не мог за ерничество и жидоедство. Так вот, звонит этот дважды земляк и поздравляет с Ханукой.