Бурный финиш

Но если бы я взял «чесну», мне бы пришлось оставить «ДС-4». Вначале я думал, не подложить ли под него несколько канистр с бензином и не чиркнуть ли спичкой. Но живая часть груза заставила меня отказаться от этой мысли. Ярдман и глазом не моргнув убил трех летчиков, но я не мог решиться пожертвовать четырьмя кобылами. А выгрузить их я тоже не мог – нужен был трап-настил. Я бы мог, конечно, потратив некоторое время, вывести из строя двигатели «ДС-4», но они, в свою очередь, через некоторое время могли бы их починить. Но времени у меня не было. Если бы я стал этим заниматься, то не успел бы улететь до появления Ярдмана. Я мог бы захватить с собой и Рауса-Уилера на «чесне», и фирме Ярдмана пришел бы конец. Но этого мне было мало. Я хотел сразу все. Меня распирала алчность, как Билли, и, подобно ему, я вполне мог поперхнуться слишком большим куском.

Все эти бесполезные мысли непрестанно крутились в голове, и от них не было никакого толку. Я снова вытер лицо рукавом свитера. Теперь я понял, почему Патрик всегда был в кабине без пиджака, даже зимой.

Италия не может быть шире Англии. То есть сто двадцать – сто сорок морских миль. Может, чуть пошире. Я не заметил времени взлета. Напрасно. Это непреложное правило. Если я хочу выжить, я должен быть более сосредоточенным. Сто сорок, ну, сто шестьдесят миль при скорости в двести двадцать узлов означает, что мне понадобится минут сорок пять, чтобы пересечь Италию. Если бы у меня хватило ума посмотреть на часы раньше, я бы лучше вычислил, где нахожусь.

Огоньки внизу стали попадаться все реже и реже, затем вовсе исчезли. Для моря еще рановато. Скорее всего, это горы. Вскоре я еще раз взглянул на часы. Полночь. И по-прежнему внизу чернота. Неужели Апеннины такие широкие? Но если я начну снижаться, я могу врезаться в них… Прошло еще пять минут. Я не менял высоты. Боль от ожогов усиливалась. Пятизвездочная неприятность.

По-прежнему никаких огней. Ничего не понимаю. Апеннины не настолько обширны. Плохо мое дело. Надо снизиться и попытаться понять, что внизу. Семь, шесть, пять, четыре тысячи футов. На четырех я перевел самолет в горизонтальный полет. Внизу было по-прежнему черным-черно.

В гору я не врезался, но чувствовал себя заблудшей душой в чистилище. Чувство не из самых приятных.

Когда же наконец я увидел огни, тревога лишь усилилась. На часах было четверть первого ночи. Я пролетел более двухсот миль. Не может быть, что я все еще над Италией. Она не настолько широка. По крайней мере, в моем представлении она у́же. Огоньки выстроились в длинную вереницу. Я слишком хорошо знал, что это такое. Но это же невероятно! Выходит, я приближаюсь к Италии с моря?

Меня охватило чувство нереальности происходящего, словно глобус повернулся так, что все на нем перемешалось и все знакомое стало вдруг незнакомым. Где я? И как оказался там, где есть? На каком я вообще свете?

Не могу же я лететь все время наугад на юго-запад. У берега должны быть свои характерные очертания. Я повернул севернее, руководствуясь исключительно инстинктом, и полетел параллельно береговым огням. Море внизу было черным, но земля казалась еще чернее. Они соединились, как черное дерево с углем, и вся разница была лишь в оттенках, в различии фактур, когда одна черная масса переходит в другую.

Я пытался заставить свой мозг работать, надеясь внести порядок в хаос. Не мог же я пролететь Генуэзский залив и теперь идти над побережьем с юга на север от Алассио? Там было бы светлее, больше огней, даже в это время ночи. Я хорошо знал ту береговую линию. Сейчас же внизу было что-то незнакомое. Слишком уж долго берег тянулся на север, я летел над ним вот уже пятнадцать минут – пятьдесят пять миль. Либо я неправильно вычислил место старта, либо гирокомпас заклинило. Нет, я проверил его, сравнив с показаниями обычного компаса. То же самое. Они же не могут оба врать! Но неужели я вылетел не из Италии? Я попытался вспомнить, как мы летели туда. Я отчетливо помнил, что Патрик поворачивал на восток. Я в этом не сомневался.

Впереди мелькнул яркий огонь. Маяк. Это было бы очень кстати, имейся в кабине морская карта. Но ее не было. Я миновал маяк и внутренне обомлел. Больше земли не было. Я повернул влево, вернулся. Маяк стоял на краю длинного узкого мыса, указывавшего, словно перст, прямо на север. Я летел на юг над его западной кромкой до тех пор, пока огни внизу не стали попадаться чаще и не начали разбегаться вширь. Это не перст, а кулак, грозивший северу.

Что, если насчет Италии я не ошибся, но был гораздо западнее, чем предполагал? В таком случае, считая, что пролетаю над горами, я уже был над морем. Предположим также, что я посмотрел впервые на часы не пятнадцать минут спустя после вылета, а позже и, стало быть, пролетел больше? Все равно в Северном Средиземноморье не было материка с такой береговой линией и даже острова… Стоп. Острова таких размеров… Неужели это Корсика?