Бурный финиш

Страшная слабость стала охватывать мое тело. Я вдруг почувствовал озноб, хотя был весь в поту от напряжения. Руки на штурвале начали дрожать, и я вдруг понял, что не в состоянии вести даже спортивный самолет, не говоря уже о большом лайнере, за штурвалом которого впервые оказался. Но куда хуже физической усталости был упадок моральных сил. Да, самолюбие погнало меня в этот самолет. Оно же заставило меня подняться в воздух. Самолюбие и гордыня. Я по-прежнему пытался что-то доказать Билли. Я выбрал «ДС-4» вовсе не потому, что на нем был сверхценный ультразвуковой агрегат, который нельзя было отдавать врагу. Я просто хотел показать им – Ярдману и призраку Билли, что нет вершин, которые я не мог бы покорить. Тщеславие, ребячество, глупость. Все это, увы, имело ко мне прямое отношение.

Но теперь я, похоже, сильно влип. Я был высоко в небе в многотонной стальной громадине и летел неизвестно куда. Я вытер лицо рукавом свитера и попытался собраться с мыслями. Если я хочу остаться жить, важно знать высоту и направление полета. Я взглянул на альтиметр. Четыре тысячи футов. На такой высоте я могу врезаться в гору, если таковая попадется на пути. Курс юго-запад, но откуда я лечу? Я стал шарить по кабине в поисках хоть какой-то карты, но ничего не нашел. Патрик сказал, что мы в Италии. Джузеппе был итальянец, а у «чесны» итальянский номер. Ультразвуковой агрегат доставили из Брешиа. Значит, мы где-то в Северной Италии, у восточного побережья? Если я буду продолжать лететь на юго-запад, то в конце концов окажусь над Средиземным морем. Но для этого надо преодолеть Апеннины. Я не помнил их высоту, но четыре тысячи футов слишком низко… И вообще, до Апеннин оставались в таком случае считаные мили.

Я стал медленно набирать высоту. Пять, шесть, семь, восемь тысяч. Это нормально. Даже Альпы в самых высоких точках достигают двенадцати тысяч футов, а Апеннины гораздо ниже. Впрочем, это все предположения. Они могут быть выше, чем мне кажется. Я набрал высоту десять тысяч футов. Я летел на высоте, на которой не имел права находиться. Еще немного, и я пересеку основную авиатрассу на Рим. Причем без огней и без опознавательных знаков. Я снова включил навигационные огни и маяк. Конечно, этого недостаточно, чтобы предотвратить столкновение с реактивным самолетом, но так все же лучше, чем вовсе без огней.

Грохот двигателей утомлял мое и без того слабое сознание. Я протянул руку к наушникам Патрика и надел их. Шум заметно уменьшился. Я не сомневался, что Ярдман вывел радио из строя задолго до того, как попросил Патрика изменить курс. Я повертел ручки настройки и убедился, что не ошибся. Эфир молчал. Оставалась слабая надежда, что Ярдман не повредил ВОР – сверхвысокочастотный диапазон, с помощью которого самолет движется от одного радиомаяка к другому. Эта система работала независимо от двухсторонней радиосвязи «земля – воздух». Она могла бы пригодиться ему для поисков аэродрома, но и она была отключена.

Время, подумал я. Если я отключусь от времени, то потеряюсь безвозвратно. Я взглянул на часы. Половина двенадцатого. Если бы часы показывали половину десятого, я бы отнесся к этому столь же спокойно. Время, измеряемое в часах и минутах, остановилось для меня в пустынном миланском переулке. Я попытался встряхнуться. Итак, половина двенадцатого. Это была очень важная, незаменимая информация. Без радио, без карт. Только время и компас решали мою судьбу. Как и другие современные летчики, я привык пользоваться всеми имеющимися приборами и приспособлениями и соблюдать все правила и инструкции. Но теперь было самое время осваивать методы пилотов на заре авиации.

Если я начал полет пятнадцать минут назад и взлетел на Северной равнине и если я хотя бы приблизительно вспомню – до сотни миль – ширину Италии, то я пойму, когда окажусь над Средиземным морем. Тем временем внизу время от времени попадались отдельные огоньки и маленькие скопища огоньков, обозначавшие города. Но я не видел хорошо освещенных аэропортов с широкими посадочными полосами. На «чесне» лететь проще, с горечью думал я. Рано или поздно я бы нашел радиосвязь с землей. Международный язык летчиков – английский. Это же просто мечта. Мне бы объяснили, где я нахожусь, дали курс, указали, где сесть.