Бурный финиш

Она вздохнула и, зарумянившись, призналась:

– Я тоже.

– Возможно, – осторожно начал я, – если бы мы провели эту ночь вместе, мы бы спали лучше.

– Генри! – рассмеялась она. – А где?

На этот вопрос оказалось трудно ответить, потому что от отеля она отказалась: ночевать там она не собиралась, ей было нужно до полуночи вернуться домой. Она не могла пропасть на всю ночь.

– Нужно соблюдать приличия, – сказала она.

В результате мы оказались в нашем самолете. Мы устроили себе неплохое гнездышко в одеялах, которые я взял из багажного отделения.

Там нас никто не мог потревожить, и мы счастливо и весело провели вечер, выяснив, к своему великому облегчению, что мы прекрасно подходим друг другу.

Лежа в моих объятиях, Габриэлла призналась, что у нее уже был любовник, о чем, впрочем, я и так догадался, но что она никак не может привыкнуть заниматься любовью не в кровати. Почувствовав, как заколыхалась моя грудь, она подняла голову и стала всматриваться в мое лицо в бликах лунного света.

– Ты почему смеешься? – спросила она.

– Просто я никогда не делал этого в кровати.

– А где же?

– На траве!

– Генри! Это английский обычай?

– Только летом.

Она улыбнулась и, довольная услышанным, снова положила голову мне на плечо. Я же погладил ее волосы и подумал, до чего же она цельная натура и как не похожа на тех полупьяных нимф-дебютанток, с которыми я блуждал по садовым дорожкам после званых обедов. Никогда больше не прикоснусь к ним, внушал я себе. Ни за что и никогда!

– Сегодня утром мне было так стыдно, – призналась Габриэлла, – стыдно того, о чем я думала всю прошлую ночь.

– В этом нет ничего постыдного.

– Похоть один из семи смертных грехов.

– Но любовь – добродетель.

– Трудно отделить одно от другого. Вот сегодня мы как поступили: грешно или добродетельно?

Впрочем, Габриэллу не очень пугала перспектива оказаться грешницей.

– Мы поступили естественно.

– Тогда, значит, мы согрешили.

Она повернулась в моих объятиях, ее лицо оказалось рядом с моим, глаза ее сверкнули в лунном свете, а зубы потерлись о мое плечо.

– Какой ты соленый, – прошептала она.

Я погладил ее живот и почувствовал, как он напрягся. От этого у меня по позвоночнику пробежала дрожь, и я подумал, что ничто не придает больше сил, чем понимание, что кто-то тебя очень любит. Я поцеловал ее, на что Габриэлла отозвалась долгим мягким вздохом, неожиданно перешедшим в смех.

– Грех, – сказала она со смехом, – это прекрасно.

Мы вернулись к ее сестре и проспали как убитые, опять разделенные тонкой стеной. Утром, заспанная, в халате, с растрепанными волосами, она сварила кофе нам с Патриком.

– Ты еще приедешь? – спросила Габриэлла, подавая мне чашку.

– Обязательно, – отозвался я.

Она понимала, что я отвечал всерьез. Она поцеловала меня, потом Патрика.

– За то, что ты нас познакомил, – объявила она ему.

Когда мы ехали в такси в аэропорт, Патрик спросил:

– А почему ты с ней не остался? Ты ведь мог это спокойно сделать.

Я помолчал и заговорил, лишь когда такси выехало на шоссе, ведущее в аэропорт:

– А ты бы остался?

– Нет. Но у меня ведь работа…

– И у меня тоже. Я тоже не хочу ее терять. Может, правда, совсем по другим соображениям.

– Это, конечно, не мое дело, – отозвался Патрик, – но я за тебя рад.

Мы погрузили итальянских маток и доставили их в Англию без новых задержек. Я следил за ними во время полета и думал о Габриэлле с любовью и без привычных волнений, ибо она сказала мне с усмешкой:

– Плох тот контрабандист, который не может проглотить товар.

Глава 7

Скачки в Стратфорде были отменены из-за снега, но я не огорчался, поскольку Ярдман запланировал еще одну поездку, причем предупредил меня о ней в самый последний момент. Он сказал, что надо отправить семь трехлеток во Францию. Впрочем, у самолета их оказалось восемь.

Я опоздал в аэропорт, потому что на заснеженной дороге занесло грузовик, который загородил проезд, и когда я наконец прибыл в аэропорт, все лошади были уже там, и водители фургонов стояли, переминаясь с ноги на ногу, чтобы согреться, и громко меня бранили. Билли – на сей раз лошадей сопровождал он, а не Тимми и Конкер – стоял, сунув руки в карманы, с застывшей презрительной ухмылочкой на губах, наслаждаясь неудовольствием, которое я на себя навлек. Разумеется, он и не подумал начать погрузку без меня.

Грузили лошадей мы втроем – я, Билли и старый глухой Альф. Мы работали в угрюмом молчании. Был там и четвертый конюх, невзрачный человечек с большими усами и простудой, но он сопровождал лишь одну лошадь знаменитого конезавода и опекал только ее, не оказывая нам никакого содействия. Во время полета он сидел возле своей протеже, охраняя ее от невидимой опасности. Билли уронил щепоть торфа в мой кофе, а потом, наливая себе, пронес чашку у меня над головой и как бы ненароком пролил мне на волосы кофе, наполовину состоявший из сахара. Остаток пути я провел в туалете, неуклюже пытаясь смыть липкую гадость и обещая себе расправиться с Билли, как только на руках у меня не будет такого ценного груза.