Читаем Бунин, Дзержинский и Я полностью

Пансион имел решительное преимущество перед Лицеем, в котором играть в большие игры было негде: на его тесном дворе ни бегать, ни особенно в мяч, в лапту или в бары играть было невозможно – или, по крайней мере, неудобно – того и гляди, что вышибешь стекла или у себя в Лицее, или в Знаменской церкви, или во дворце. И приходилось играть чинно и степенно на узеньком Лицейском дворике, да и гулять в маленьком Лицейском садике. То ли дело в Пансионе: было где разбежаться, куда мяч пустить без боязни сшибить с ног посторонних или произвести сборище на улице, или разбить стекла в окнах… Нет, пансионские игры вместе с танцеванием, фехтованием и домовыми отпусками в родительские дома даже так называемых увальней и хомяков превращали в более или менее развязных и ловких молодых людей, благотворно действуя вместе с тем на здоровье и развитие физических сил воспитанников.

Если вспомнить, сколько воспитанников ушло на военную службу и прошло в своей жизни военных дорог, невольно скажешь, что особый умный режим Пансиона сослужил им неплохую службу.

Но почему именно вечером, после ужина «игры были настоящими и интереснейшими спектаклями?» А потому, как записал в своей книжечке юный Ла Гранж: «не стыдно было быть не быстрым, не самым сильным, не самым ловким, я не стеснялся себя и стал среди лучших бегунов…»

Это искренне и по-детски самолюбиво: прикрытый даже всего лишь сумерками, да еще в толпе – ты свободный, и значит, смелый…

Оставалось до конца пансионского дня совсем немного. В полдесятого вечера первый класс отправлялся вниз в свои спальни на первом этаже. Казалось, Людвиг за прошедший день растерял свой страх, обиды. Он громко переговаривался с Федей Торнау, перегородка им не мешала. Они говорили о детском, дружба их укреплялась. Наконец тушились лампы. А старшие наверху еще прохаживались по коридору в приятных разговорах. Но и их время истекло.

Так пробежала неделя. Пришло воскресенье – день праздничный, чистый. Воспитанники чаще заглядывают в зеркало, поплевывают на ладонь и приглаживают на голове вихры. Поменяли белье, долго плескались в воде, оглядывают себя со всех сторон. Все готовятся идти в церкви, каждый в свою – православную, католическую, лютеранскую. Людвиг шел в Римско-католическую церковь. А товарищи, с которыми он сдружился – Федор Торнау, Володя Черноглазой и Николай Колюбакин, бывшие на обедне в Большом дворцовом храме, взахлеб рассказывали, какая тишина стояла перед появлением Государя и Государыни, как вдруг отворились входные двери, и как красиво и величественно появились император Александр Павлович и императрица Елизавета Алексеевна. Государь в вицмундире лейб-гвардейского гусарского полка, а в руках – шляпа с белым султаном. И началась обедня, пели чудные голоса, руководимые композитором Бортнянским. А они, воспитанники Пансиона, стояли очень удобно и выгодно, сразу за лицеистами, прямо напротив входной двери, и все хорошо видели: поклоны, движения, улыбку Государя!

А мы скажем, что так было ежегодно, когда Двор пребывал в Царском Селе. Каждое воскресенье воспитанники слышали величественную придворную обедню.

Людвиг волновался, слушая эти рассказы: ведь царь Александр I – его попечитель и покровитель, и отчество Людвига теперь Александрович.

Уже засыпая, он вдруг тихо звал Федора Торнау и просил еще рассказать то место, когда Государь, покидая храм, кланяется духовенству, присутствующим на обедне – и в первую очередь воспитанникам лицея и пансиона, которых он называл «своими».

Первый раз Людвиг увидел Государя в Павловске, который был любимейшим местом прогулок воспитанников Пансиона. Но только после роскошных Царскосельских садов и парков! Все же Царское Село было для лицеистов и пансионеров малым отечеством их душе. Каждый уголок Царскосельского сада о чем-то говорил. А Павловск, прекрасный своими дворцами, рекой Славянкой, изящными дачами богатых людей, знаменитыми лицами и именами, был роскошной, но немного сторонней жизнью. Сюда ехали и шли горожане для летних прогулок, для зрелищ, веселых и живых, для лакомств на какой-нибудь молочной ферме, и главное – со страстным желанием увидеть царя и царицу.

Людвиг увидел своего высокого покровителя на прогулке, которую совершала царская семья в линейках по парку. Людвиг долго думал об этой встрече. Но трудно было соединить этого так высоко стоящего человека – и, конечно, уже обожаемого им – с трагической судьбой своей семьи и своей собственной.

Между тем он спокойней стал относиться к тому, что в праздничные воскресные дни к нему никто не приезжает, даже сестра, о которой он знал, что она есть. Сестра, правда, к нему приедет дважды, но это будет тогда, когда он уже закалится в своем одиночестве. А пока он относился к тем, кого никто не забирал домой, и оставался в Пансионе обедать в полупустой столовой.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии