Бульвар

И не рад был этому: чем заняться? Возникло же­лание выпить, но на этот раз компании в театре не нашлось, и я пошел на улицу. Я не мог точно опре­делить, чего хочу и куда мне идти. Мной овладе­ло отсутствие всякого желания. Не было никакой цели и направления. В стороне оставалась суета го­родских улиц, неустанное движение машин, зелень парков, прихваченных уже желтоватым цветом близкой неизбежной осени. Такие минуты ты будто себя чувствуешь в вечном движении бытия. Словно под воздействием неизвестной силы остановился, окаменел. Вот как Янка Купала, перед памятником которого я стоял. Наш гений и пророк; наш вели­кий из великих; наш самый обычный из обычных; наш мученик. Янка Купала — это Беларусь. В нем все земное и космическое, свободное и несвободное, горькое и радостное... В нем все! Все мы. Все наше вечное, пока будет существовать Богом утвержден­ная Беларусь.

Я смотрел на прикованного к мраморной пли­те тяжестью мыслей и боли, мучений и несчастий бронзового Купалу, на его сгорбленную фигуру, ко­торую из последних сил он пытается выпрямить — и не может, и чувствовал, как сам начинаю горбиться, кровью и сердцем прикованный к этой родине — ма­чехе, к земле купаловских потомков, каким и сам являюсь. И тоже не могу выпрямиться, не могу из­бавиться от невыносимой купаловской тяжести.

Каким-то удивительным и не совсем понятным образом я, неожиданно для себя, очутился в Чижов­ке, перед входом в зоопарк. Целенаправленно ехать сюда я не собирался: вышло само собой. И я даже удивился себе: чего я тут, с какой целью? Но если уж так получилось — пошел осматривать вольеры. Мне и раньше приходилось бывать в зоопарках: в гродненском, в калининградском. Признаться чес­тно, остался доволен. Может потому, что впервые видел такое количество необычных экзотических животных и птиц, различных рептилий и ползучих гадов. И это не могло не впечатлить, не вызвать вос­хищение, ибо все было настоящее и живое, до дрожи страшное и интересное.

Первыми в чижовских вольерах меня встретили пони, полосатая зебра, наш белорусский лось-рогач. Потом пошли горный козел, страус, верблюд жираф. Возле последнего я задержался подольше; высокий, во всех смыслах гордый, с какими-то утонченными чертами своей природной осанки, с цветочными пятнами на шерсти, желтой, белой окраски.

В клетках за решетками: рысь — спокойная, с зелеными отрешенными глазами; лиса, накрывшаяся хвостом, в тихой дреме; весь в движении облезлый рыжеватый волк со злым взглядом; жадные попрошайки обезьяны, не пропускающие ни одного посетителя, — обязательно хоть что-нибудь выманя своим жалостливым, почти человеческим взглядом. И вдруг — о, чудо! Тигр. Голубой!!! Я опешил. Подумал, что привиделось. Но на табличке, прикрепленной сверху к клетке, четко было написано: «Тигр». Я не верил своим глазам, точнее — не мог поверить. Это же нонсенс, абсурд, ошибка природы. Все равно что человек с кожей, как у полосатой зебры, или как у того пятнистого жирафа.

Голубой тигр!

Не бывает такого, не бывает! Не может быть!!!

Но перед моими глазами четко вырисовывалось изображение тигра цвета весеннего голубого неба! И то, что я не сошел с ума в этот момент — понимал точно. И что предо мной не мираж — тоже осозна­вал.

Тигр был голубой: от кончиков ушей до когтей на лапах.

Мои напряженные мысли не могли найти ответ и объяснение этому чуду. Никаких версий, никаких соображений на этот счет. В голове — ни-че-го! Пус­тота и невыносимый звон пустыни.

Голубой тигр!!!

Помню, в тех зоопарках, что вспоминал раньше, — гродненском и калининградском, тоже были тигры. Рыжего цвета, с темными полосками по всей шерсти, необыкновенно мягкой и привлекающей своим окрасом, что, как известно, служит для браконьеров желанной добычей. Ведь хорошо выделанная кожа имеет на рынках большой спрос, деньги за нее платят немалые, и только люди богатые могут позволить себе приобрести эту ценность.

С непонятным выражением лица я еще долго стоял возле клетки непонятного мне хищника, пока, наконец, не решил найти кого-нибудь из работников зоопарка и расспросить про загадочного зверя.

Первый работник, который мне попался, объяс­нил одним словом:

— Покрасили.

— Как? — не понял я.

— Покрасили голубой краской — вот и голубой, — будто ребенку, объяснял мне работник. — А перед этим, чтоб не загрыз кого-нибудь, укололи транкви­лизатор.

От такого ответа в моей голове совсем заклинило, и я продолжал расспрашивать дальше:

— Но зачем?

— От дурости, — отмахнулся работник. — Внучка нашего мэра захотела живого голубого тигра. Она в каком-то мультфильме такого видела, ну, и захоте­ла живого. Говорят, такой скандал дома закатила, что мэр приказал покрасить. Приезжал с ней сюда. Постояли минут пять, посмотрели. Внучка носом шмыгнула, губы капризно надула, сказала, что тигр какой-то худой и дохлый, в мультфильме красивее. И поехали. Потом пробовали отмыть его. Да не от­мывается. Краска финская была. Так и остался голу­бым. Многие удивляются, не вы один про него рас­спрашиваете.