Бульвар

К знаку Лины — прокомпостированный талон — я отнесся спокойно: есть, так есть, а не было бы, так и не надо. Тем более адресов и телефонов ее подруг, где она иногда останавливалась, я тоже не знал. И, понятно, не могло быть и мысли, чтобы искать ее у кого-то из них. Я и не обременял себя этим жела­нием. Глушило его и то, что я очень сильно хотел видеть Свету, чувствовать ее запах, цепкие, царапающие спину пальцы, пьянящие губы, необычно тонкий бархат кожи. От этих мыслей и желаний меня пробирала дрожь. Я удивлялся сам себе, я не похож на себя.

Зная, чем занимается Света, точнее, каким образом зарабатывает себе на жизнь, я добровольно, как мне казалось, временно пошел на эту связь, в любой момент готовый ее оборвать, как делал это не раз с другими и без всякого сожаления. Я ждал и те­шился игрой. А когда она надоедала — отворачивался от нее и с легкостью про это забывал.

Игра со Светой совсем неожиданно для меня обрела особенную окраску. Еще до отпуска, когда она исчезала на несколько дней, я начинал чувствовать себя неуютно, как не в своей тарелке. Хотя и не хотел сам себе признаваться в том, что эти нехорошие чувства именно из-за ее отсутствия. Я даже стеснялся этого признания. Подумаешь — проститутка, а еще какие-то там чувства?! Абсурд!

Снобизм и чувство значимости своего «я», тупое высокомерие примитивиста не позволяли мне признаться в самом искреннем к ней отношении. Да все же то большинство положительного, которое составляло мои желания, мысли, стремления побеждало гадкую гордыню невежества. Наперекор законам обманной пристойности и морали я хотел видеть Свету, желал ее, мечтал о ней. Игра приобретала совсем реальный аспект. Опять вечное: я хочу, и начхать на все остальное фарисейство, обман и показуху.

Днем человек натягивает на себя маску пристойности и добродетели, а ночью преступника и убий­цы: диалектика жизни, диалектика существования, диалектика самого себя, своих ненасытных внут­ренностей и сперматозоидной плоти.

Прошло два дня - от Светы никаких вестей. Сходил на сбор труппы: вяло, скучно, обыкновенно, словно не было месячного расставания, будто вчера разо­шлись, а сегодня утром собрались.

Андрон еще раз напомнил план постановок спек­таклей на будущий театральный сезон, что-то не­нужное промямлил директор, и уж совсем пус­тое — заместитель министра (так заведено: прийти поздравить с открытием нового сезона, а точнее — имитация работы). Все собрание продолжалось пол­часа — не больше. Сразу после его окончания в гри­мерке собрались Амур, Ветров, Шулейко, Званцов и Клецко. Двух последних, как самых молодых, от­правили в магазин.

Предлагали и мне присоединиться — я отказал­ся. На завтра была назначена репетиция «Полочан- ки», нужно было вспомнить забытое, попробовать вернуть себя на тот уровень результата, которого добились перед отпуском. А тут еще мысли про Све­ту — вдруг позвонит или даже придет — заставили вернуться домой. Наконец, мне, любителю веселой компании, почему-то совсем не тянуло быть ее учас­тником.

Звонка я не дождался, как и самой Светы. Немно­го поработал над ролью, вспомнил задачи, которые ставил Андрон, даже вслух прочитал некоторые мо­нологи, отложил текст в сторону. Будто бы помни­лось все. Ну а там покажет сцена — завтрашняя ре­петиция.

Вечерело. До закрытия магазина оставалось ми­нут пятнадцать, когда я спохватился, что у меня нет хлеба. Схватил сумку, сунул в карман деньги — и в магазин.

Совсем неожиданно на бульваре встретил На­ташу. Она шла под руку с совсем незнакомым мне парнем. Когда мы приблизились где-то шагов на де­сять, Наташа приложила палец свободной правой руки к губам, что, судя по всему, обозначало: мы не знакомы. А когда мы поравнялись, она, незаметно для своего партнера, достаточно четко кивнула головой. Это было не просто приветствие, а скорее всего знак: я приду. И я не ошибся: этим вечером, в полдвенадцатого, Наташа была у меня. Свою новую неудачную попытку нашей любви она исправила на отлично. Легко, приятно, радостно наслаждалась минутами нашей встречи. На мой вопрос, почему такая конспирация при нашей встрече на бульваре и кто тот парень, Наташа ответила просто и коротко: мой жених. На прощание обещала заходить, если, конечно, я не против. Я ответил, что не против.

***

Репетиция началась в одиннадцать часов с прогона спектакля. Андрон попросил сильно не напрягаться, не выдавать темперамент, а спокойно, ра­зумно вспомнить то, что было наработано. Так и старались делать, особенно в первых сценах. Но актерская природа и тот результат, который спек­такль уже имел, дали о себе знать: прогон прошел на одном дыхании, без единой задержки. Только не­сколько общих замечаний сделал Андрон в конце и сказал, что еще несколько таких прогонов — и мож­но выходить на сдачу. На вечер вызвал несколько сцен для доработки — я был свободен.