Бульвар

Да и что я умею еще в жизни, кроме актерства? Воровать — не научился, торговать, купи-продай, — скорее от стыда умру. Как-то своего коллегу по теат­ру увидел на Комаровке. Тот продавал зимнюю кур­тку. Я опустил голову и постарался пройти мимо, чтобы он меня не увидел. Сердце кровью облилось — даже больно стало, будто я стоял в торговом ряду, а не он. Ну не позволяет что-то во мне заниматься этим делом. Хоть ты умри — не позволяет. Каждому свое на земле: один крадет — другой его ловит; один конструирует разную новизну — другой пользуется ею; один пишет песни — другой их поет; один стоит с протянутой рукой — другой ему подает... И только старая с косой — для всех матушка: одной любовью любит.

На сцене все еще репетировали эпизод, который по расписанию минут сорок назад должен был за­кончиться, а за ним начаться мой с Владимиром. И, как это часто бывает, затягивается репетиция од­ного эпизода и, понятно, отодвигается репетиция другого, а на третий — времени не хватает: перено­сится на следующую репетицию.

Смотрю на часы — до конца работы чуть больше часа. Значит, выйти на сцену, возможно, еще полу­чится. А чтобы пойти домой — даже думать не сто­ит. Позовут минут через пятнадцать, тебя нет, могут и выговор влепить. Может, плевать на это, но поле­тит квартальная премия. Пусть мизерная, но если учесть, что вся зарплата — мелочь, то относительно нее эта премия все-таки что-то: примерно бутылок десять водки купить можно.

Широко зевнув, я вышел из зала, неспеша пошел к себе в гримерку.

На втором этаже, где все мужские гримерки и только одна женская, по телефону разговаривала Саша. Звонко и как-то фальшиво звучали ее голос, смех, которым она разбавляла разговор, видно, так реагировала на что-то сказанное ее собеседником. Ее левая рука кулаком упиралась в крутой бок бедра, правая нога, сильно обтянутая джинсами, в модной с тупым носом туфлей, была кокетливо отставлена на каблук. Я уже почти прошел мимо, как услышал последнее:

— Я тебе перезвоню, — и обращение ко мне: — Александр Анатольевич!

— Слушаю, — повернулся я.

Маленькая пауза, а в ней — тайные Сашины мыс­ли, прищуренный пристальный взгляд на меня и все та же кокетливая поза.

— У вас спичек не будет?

— Я не курю.

— Жаль.

— Что жаль? Что не курю или что спичек нет?

Снова небольшая пауза и мягкий взгляд влаж­ных, светло-синих, с глубоким блеском глаз.

— А вы угадайте, — игриво сказала Саша.

Я пошел в наступление:

— Насколько я помню, вы тоже не курите.

Я называл Сашу на «вы», хотя она младше меня чуть ли не вдвое, и тем самым подчеркивал эту раз­ницу.

— Не курю, — призналась Саша.

— А-а-а, значит, вы хотите использовать спичку в качестве зубочистки, — немного язвительно заме­тил я.

Искорки в Сашиных глазах пропали, и теперь она смотрела на меня, издеваясь.

— Я хочу ее использовать так, как хочу, — сухо от­ветила Саша.

— И как это?

— Вот так! — и, подняв левую руку, Саша щелкну­ла пальцами.

— Ясно! Гарсон, кружку пива! — тотчас подхва­тил я.

— Причем тут гарсон? — не поняла Саша.

— А при чем тут вот это? — и я повторил ее жест, щелкнув пальцами.

Саша немного помолчала, все с той же издевкой глядя на меня, потом выразительно, неспеша, ска­зала:

— У вас женщина просит спичку, а вы пробуете ей доказать, что она не курит. Вам не кажется, что в лучшем случае вы выглядите... нетактичным?

— Возможно. И сразу прошу прощения,— при­знал свою вину я, — будьте так любезны, подождите минутку, я обязательно найду. Уже бегу.

— Спасибо за сочувствие! — резко сказала Саша и исчезла в гримерке.

Я давно положил на нее глаз. Даже делал не­сколько заходов: пару раз в парке, на проспекте, под грибками, которые летом выносят из магазинов и превращают во временные уличные кафе, пили шампанское. Накладно, правда. Но что только не придумаешь, чтобы заинтересовать? Легко тем, у кого денег много. Им думать не надо. Есть класси­ческий подход: цветы, кафе, ресторан, шашлык на даче. Мало кто выдерживает такой натиск. Женщи­на — натура слабая. Сразу пойдет голова кругом, поплывет звездными мечтами: вот оно, желанное, долгожданное! Еще немного усилий — браслет на руку, цепочка с крестиком на шею и... «бьются ноги в потолок».

Немного посидел в гримерке, листая старый но­мер журнала «Новый мир», где была напечатана вторая часть романа Солженицына «Раковый кор­пус». Потом пошел за кулисы. На сцене происхо­дили все те же нерешительные действия. Часы по­казывали, что до конца репетиции остается сорок минут. Даже не выходя на сцену, я уже устал. Мое ожидание, пустое хождение по театру, длилось поч­ти два часа.

— Прошу прощения, — выглянул я из-за кули­сы. — Полтора часа назад я должен был выйти на сцену. Давайте репетировать мой эпизод или отпус­кайте меня.

— Можно еще минут пятнадцать? — спросил Ан­дрон.

— Нельзя! — категорично отказал я.

— Только пятнадцать, — попросил Андрон.

— Нельзя! — упрямо ответил я. — Или давайте ре­петировать, или отпускайте.