Букелларий

Почвы возле города каменистые, копать рвы и насыпать валы трудновато, поэтому наши враги не стали тратить на них время, а просто расположились полукругом, упершись флангами в правый берег реки Гаронны, которая была на этом отрезке еще достаточно глубока, вброд не перейдешь, поэтому по ночам там сновали лодки, обеспечивая королю Эду Большому связь с гарнизоном. Ближе к Тулузе стояли палатки и шалаши вражеской пехоты. На холмах, где когда-то была кельтская Толоса, обосновались всадники. Там преобладали большие шатры. Почти в центре стоял огромный из красной кожи, рядом с которым был вкопан шест высотой метров восемь с тремя длинными треугольными вымпелами, красным, зеленым и черным, висевшими сейчас вяло, напоминая сдувшиеся шары. Как нам рассказали крестьяне, лошади паслись на нескольких пастбищах в трех-пяти километрах от города. В данный момент, немного заполдень, весь осадный лагерь спал. За те минут сорок, что я наблюдал за ним, не заметил ни одного передвигающегося человека. Если бы не видел спящих в тени шатров, то решил бы, что лагерь пуст.

На главной городской надвратной башне появляются два красных флага с черным медведем в центре — гербом правителя Аквитании. Это ответ на флаг, поднятый на холме метрах в трехстах позади меня: «Вас поняли, готовы поддержать». Я оборачиваюсь и вопросительно смотрю на Эда Большого, который окружен со всех сторон конными лангобардами. По обе стороны от нас и позади стоят другие отряды всадников, разделенные складками местности или густыми зарослями деревьев и маквиса. Вопреки обычаю, наша пехота занимает места на флангах, чтобы ударить по вражеской у стен города. Правитель Аквитании суетливо и мелко крестится три раза, после чего делает глубокий вдох и кивает: поехали!

Я ударяю коня шпорами и направляю по широкой лесной дороге к холмам. Сильно по ней не разгонишься, слишком извилистая. Скачем не шагом, но и не рысью. Когда выбираемся на поля перед холмами, я придерживаю коня, давая время тем отрядам, что скачут за нами, развернуться по фронту. Ребята там ретивые, ждать не умеют, сразу скачут на врага. Тогда и я перевожу своего на рысь. Несмотря на приказ напасть молча, у многих не выдерживают нервы, начинают орать и свистеть — будить врагов, которые, впрочем, спросонья не сразу понимают, что происходит. Я приближаюсь к двум темнокожим типам, которые спали в тени небольшого шатра из просмоленной ткани. Заслышав крики и топот копыт, они проснулись и сели, удивленно хлопая черными ресницами. Оба с жидкой курчавой растительностью на лице, похожей на пятнышки черного мха. Я убиваю их пикой. Даже после того, как вонзил острие в лоб первого под обрез маленькой войлочной шапочки, второй, как мне показалось, все еще думал, что я приснился ему. Затем скачу в центр лагеря, к шатру из красной кожи. Там должен быть командующий армией, после убийства которого у подчиненных сдуется боевой дух, и самая ценная добыча, интересующая меня больше, чем результат сражения.

Шатры стояли, как попало, не правильными рядами, как принято у римлян, приходилось петлять, убивая полусонных безоружных врагов. К счастью, ориентир был виден отовсюду, что помогало продвигаться в нужном направлении. Лангобарды должны были двигаться за мной, но вскоре по крикам за своей спиной я понял, что они отстали, увлеклись то ли сбором добычи, то ли уничтожением врагов, практически не оказывающих сопротивления.

Когда я, наконец-то, добрался до шатра из красной кожи, оттуда выбегали мужчины с выбритыми головами, одетые в туники разного цвета. У одного была пурпурная, и в руке держал спату в золотых ножнах, рясно украшенных драгоценными камнями. Скорее всего, главнокомандующий или один из старших командиров. Я догнал его, всадил пику в спину. Целился в район сердца, но жертва, видимо, почувствовала опасность, отшатнулась влево, из-за чего попал правее позвоночника. Удар был настолько силен, что пробил тело, которое рухнуло в светло-коричневую пыль, выдернув пику из моей руки. Поскольку я был уже возле цели, слез с коня, забрал свое и трофейное оружие, после чего привязал коня к шесту с вымпелами и зашел в шатер.