Букелларий

По астурийским меркам это была далеко не красавица, а всего лишь крепко сложенная женщина выше среднего роста. У нее были густые черные волосы, выпирающие волнистой пеной из-под черного платка, черные глаза и довольно миловидная мордашка. На вид лет двадцать. По местным меркам не молодая, потому что замуж астурки выходят в тринадцать-четырнадцать. Значит, во второй раз может выйти замуж только за вдовца. Или просто сожительствовать с тем, кто ей нравится.

— Вижу, — ответил я и согласился, почти не соврав: — Действительно, красавица!

— Как начнет темнеть, отведу тебя к ней, — сказала старуха.

Ей даже в голову не приходило, что смогу отвергнуть предложение. Мужчины сейчас не отказываются. Это будет отличительной чертой и их потомков-испанцев, которые, как мне рассказала в двадцать первом веке одна каталонка, всегда соглашаются, а потом сачкуют. Впрочем, каталонцы не считают себя испанцами и отзываются о последних пренебрежительно.

Всегда настораживало, когда красивая женщина начинала домогаться меня. На этот раз тоже появилось подозрение, что выбрали меня не случайно. Может, арабы проплатили устранение, а может, Пелайо, а может, меня косит мания преследования на почве мании величия. На всякий случай я надел поверх туники тонкую кольчугу и захватил с собой саблю и кинжал. Если что, скажу, что опасался бандитов, хотя в таких маленьких городах можно спокойно ходить ночью по улицам. Все знают друг друга, поэтому быстро вычислят, кто грабит, и скинут с высокой скалы вниз головой и со связанными руками — именно так астуры казнят преступников.

После захода солнца я вышел из своего дома, предупредив Бамбера, где меня искать, если не появлюсь до полудня. Старуха ждала меня у двери. Наверное, ей нехило заплатили. Мы пошли петлять по узким кривым улочкам. При всем моем топографическом складе ума черта с два добрался бы до цели без проводника.

Остановились возле узкой двери в глухой стене четырехэтажного дома. К тому времени стало уже темно. Старуха тихо стукнула костяшками пальцев трижды и после пауза еще два раза. Дверь тут же тихо, без скрипа, приоткрылась. Тихий женский голос что-то спросил. Старуха так же тихо ответила, после чего показала мне жестом, чтобы заходил.

За дверью было темно, как в куче угля. Я был готов ко всему, в том числе удару дротиком в живот или топором по голове. Вместо этого мою руку взяла теплая и немного влажная, маленькая, женская рука и потянула за собой по крутой узкой каменной лестнице. Обута женщина была в деревянные сабо, которые тихо клацали по ступенькам.

Комната, в которую меня привели, освещалась масляным светильником, стоявшем на полочке в углу у входа. Из-за довольно скромных размеров я бы назвал ее кельей. Почти все пространство занимало ложе, накрытое черным шерстяным одеялом. В изголовье лежала подушка — черный валик длиной метра полтора и диаметров сантиметров тридцать. Впрочем, и одеяло, и подушка могли быть другого цвета, но при тусклом освещении казались черными. Женщина тоже в черной тунике, не подпоясанной, и с распущенными черными волнистыми волосами. И то, и другое у астуров позволительно только в семейном кругу, да и то не всегда. Она отпустила мою руку и замерла, понурив голову, предлагая дальше действовать мне.

Я расстегнул ремень и портупею, освобождаясь от оружия, которое прислонил к стене в углу. Собирался снять и кольчугу, но терпение кончилось раньше. Даже не раздев женщину, завалил ее на ложе и овладел грубо, напористо. Видимо, именно этого она и ждала, потому что вошла во вкус почти сразу и, прикрыв рот ладошкой, застонала глухо. Наверное, не хотела, чтобы соседи услышали и обзавидовались.

Сделав дело, я слез с ложа, снял кольчугу. Дальше и без нее справлюсь. После чего позанимался любовью еще раз. Без спешки, с продолжительной и утонченнейшей прелюдией, от которой женщина стонала даже громче, позабыв напрочь прикрывать рот ладошкой. Теперь соседи уж точно будут знать, как ей повезло.

— Как тебя зовут? — спросил я, отдышавшись.

— Айн (Сияние), — ответила она и по-кошачьи потерлась щекой о мою грудь.

Если и сияла, то только внутри.

Я назвал свое и поинтересовался:

— Вдова?

— Господь услышал мои молитвы! — хихикнув, произнесла Айн. — А ты женат?

— Да, — не задумываясь, соврал я.

Наверное, понимал, что не хочу жить с этой женщиной ни в Хихоне, ни где-либо еще. Пусть не строит планы на меня.

— Я так и подумала. Уж больно умел в этом деле! — похвалила она.

За столько лет и женщин хоть чему-то надо было научиться.

Разбудила меня затемно и выпроводила:

— Соседи не должны видеть, как ты уходишь. Приходи, как стемнеет.

— Вряд ли найду дорогу, — признался я.

— Тебя проводят, — пообещала Айн и проинструктировала: — На первом перекрестке повернешь налево, а потом все время направо.

Улицы были пусты, но в домах пекарей уже дымили трубы. Наверняка меня кто-нибудь увидит и сделает правильные выводы. Это не страшно. Мы с Айн соблюдаем местные правила приличия: прихожу и ухожу я затемно, не афишируем свои отношения, значит, их как бы и нет.

30