Будущее ностальгии

«Нет, нет! — сказал я. — Я ищу Франца Кафку».

«Ах, Кафка, — нетерпеливо сказал он, — просто идите прямо…» — и он сделал неопределенный жест рукой и утратил ко мне интерес. Я направилась к могиле Кафки и, к моему удивлению, обнаружила, что Кафка получает довольно много писем. В пустынной кладбищенской аллее в сумерках я украдкой подсматривала корреспонденцию Кафки. «Сегодня День Блума. Все обожают Джойса, но я думаю, что ты — самый великий! Мария К. Сент-Луис, США».

Я подумала, что найду настоящую возлюбленную Кафки. В конце концов, это была американка, Мария, а не Милена. Только вот по времени они тоже слегка разминулись.

Пересечение границы: шлюха и водитель грузовика

«Нам необходимо дематериализовать границу, свести к минимуму ее оперативные полномочия и возможности препятствовать движению трафика. По мере того как граница будет исчезать, люди, которые принадлежат друг другу, наконец соберутся вместе»[606].

«Есть соблазн заявить, что послевоенное создание (или, скорее, воссоздание) Европы оказалось, пожалуй, самым плодотворным и тем самым наиболее продолжительным результатом коммунистического тоталитарного периода. Сегодня, после множества фальстартов, заново возникает новая европейская самоидентификация — буквально как по учебнику — как производная от границы»[607].

Маргинальные европейцы одержимы границами: ментальными и физическими, политическими и эротическими. Если они не мечтают о мире без границ, то хотят, по крайней мере, перенести границу из внешнеполитической реальности в личное воображение. Самой мощной преградой времен их юности была советская граница. Это была мифическая зона, увековеченная в популярных песнях и охраняемая танками. «На границе тучи ходят хмуро. <…> Три танкиста — три веселых друга». Песня была посвящена границе на Дальнем Востоке, но эти фантазии неожиданно стали реальностью в 1968 году, когда советские танки вошли в Прагу, а «веселые друзья-танкисты», молодые солдаты, как мы видим по сохранившимся документальным свидетельствам этих событий, не могли взять в толк, почему «чешские братья» их не приветствовали. Революции 1989 года подняли тему преодоления границ. Сначала случилось открытие австро-венгерской границы, через которую тысячи восточных немцев хлынули на Запад. Затем произошло падение Берлинской стены — главного материального воплощения железного занавеса. Теперь, когда сны, как кажется, стали реальностью, несущественные препятствия на этом пути становятся все более заметными. В то время как границы в Западной Европе исчезают, золотой занавес между Востоком и Западом Европы все еще блокирует множество возможностей. Стена в единой Германии, конечно, снесена, но мост в разделенном городе Герлиц-Згожелец на немецко-польской границе стоит в руинах с 1945 года. Западные границы Германии с Бельгией и Францией превратились в международную игровую площадку; люди проживают в Бельгии или Франции и работают в Германии, пользуются испанскими тапас-барами, итальянской обувью и магазинами английской керамики, когда они блуждают по пешеходным районам города, превратившимся в тематический парк европейской интеграции[608]. Однако на восточной границе все по-прежнему. Мост между польской и немецкой частями города составляет всего тридцать ярдов[609], но после шести лет переговоров он все еще стоит в руинах. Несмотря на все дискуссии о «свободной Европе», фактические границы на континенте остаются масштабными зонами неравенства. Есть множество непреодолимых разрывов между более удачливыми европейцами и их менее удачливыми «восточными» соседями.