Будущее ностальгии

Тема межкультурных контактов преобладает во многих художественных произведениях и фильмах, сделанных после окончания холодной войны. Высокоморальная чешская проститутка встречает простодушного немецкого водителя грузовика, так складывается новый приграничный роман. В романе Ивы Пекарковой[610] «Truck stop rainbows» (1989) Фиалинка прячется в канаве на шоссе, идущем с востока на запад. Она решает стать интердевочкой — на один день. (Одна особенность, являющаяся общей для восточноевропейских и российских проституток, заключается в том, что они часто делают это по благородным причинам. Фиалинке, например, нужны деньги, чтобы купить инвалидное кресло для своего родственника.) Первый же ее клиент, немецкий дальнобойщик Курт, так впечатлен ее искушенным знанием немецкого языка, как будто владение этим прекрасным наречием олицетворяет для него нечто невероятно привлекательное и волнующее. Оставаясь не соблазненной его дарами, она превращает эту короткую любовную встречу в транзакцию — лингвистическую, гастрономическую, денежную и сексуальную, возвращая ему обратно свою восточную версию западного капитализма. Несмотря на то что она считает его эксцентрично-привлекательным, он остается в ее глазах типично западным человеком. Фиалинка, защищая свои идеалы, явно перебарщивает со стереотипами, отчаянно пытаясь доказать Курту, что она более европейская, чем он. Он же лишь банально следует правилам. Но, вопреки всем невзгодам, рассказ о реальной власти и воображаемом контроле неожиданно превращается в историю о тайном желании и о мощи культурных стереотипов. Все это шокирует обоих персонажей: ведь на самом деле они вовсе не такие уж разные — особенно когда девушка говорит на безупречном немецком.

В 1999 году я перешла из Германии в Чешскую Республику вместе с моим немецко-американским другом, и мы оказались в странной пограничной зоне. На перекрестках в приграничных городах и возле придорожных киосков находились молодые женщины в соответствующих нарядах, предлагавшие себя на разных европейских языках. Сначала это показалось нам маскарадом; они явно перегибали палку, порой начиная гнаться за автомобилями и случайными пассажирами, вышедшими из машин для того, чтобы выпить или зайти в туалет. Трудно сказать, были ли это чехи или приезжие из менее процветающих стран Восточного блока. Почему-то совершенно никто рядом с ними не останавливался, по крайней мере в то время, когда я переходила границу, а именно — в самый час пик; перестав быть посткоммунистической диковинкой, они превратились в печальную и привычную банальность. Мы ехали мимо множества городов-призраков с темными окнами и пустыми улочками, в которых преобладали неоновые вывески с надписью «Мотель Венера» или «Эротический бар». Бизнес там, казалось, не особенно процветал, и многие из неоновых знаков были уже наполовину потухшими или сильно потрепанными.

Зазор между образом идеализированной Европы и европейским realpolitik усилился после 1989 года. Пересечение границы снова мифологизируется; в российском фильме «Окно в Париж» космополитическая мечта о Санкт-Петербурге — «Окне в Европу» — воплощается в буквальном виде, и герой фильма действительно обнаруживает, что одно из окон в его петербургской коммунальной квартире реально ведет в Париж[611]. В кинофильмах Кесьлевского[612] «Синий», «Белый» и «Красный» персонажи пересекают границу различными незаконными способами — путешествуют в багажниках своих друзей и в своих сверхъестественных снах. В «Белом» французскопольская любовная интрига заканчивается унизительным разводом. Со времен Просвещения французский язык был универсальным языком европейской культуры. Синий, красный и белый — цвета французского флага — стали символами свободы, братства и равенства. Здесь они выступают за свободу воображения, двойной жизни и культурных различий. В фильме Кесьлевского французская жена — жестокая Европа и девственница-блудница, которая превращает бедного хорошего польского парня в унылого импотента. Фильм начинается с кадров на ступенях Дворца правосудия, сделанных в экспрессионистской манере, напоминающей стиль уэллсовского «Гражданина Кейна». Однако польского бывшего мужа снимают сверху, а не снизу, он — несчастный маленький человек, а не свободный гражданин. Когда он обращает взор к небу, на него падает птичий помет. Страстно протестуя на польском языке против несправедливого обращения со стороны французского судьи, он просит лишь об одном — о времени, чтобы спасти свой брак, свою любовь и свою жизнь. Но время — это единственный ценный товар, который эффективный представитель западного мира не хочет раздавать бесплатно.