Будь ножом моим

У меня в горле уже набух застарелый волдырь с горечью – низкий, мохнатый хрип назревал у меня внутри, и ты, само собой, почувствовала это, беспрестанно шепча мне на ухо, как молитву, чтобы я был с тобой, а не с ним, побудь со мной, будь со мной. И я напомнил себе, что с завтрашнего дня снова начинаю делать упражнения для спины, занялся составлением списка задач, которые нужно решить на работе, – я слишком долго пренебрегал делами, – а ты шептала мне что-то в самое ухо, так близко, что я не мог ничего разобрать. Тогда ты нежно провела языком по моему уху, и мы оба оживились. Мой рыбий хвостик на мгновение затрепетал, и твое море поднялось ему навстречу. Про себя я подумал – почему бы нет, было бы недурно. Давно уже мне не случалось возбудиться два раза подряд, не выходя, интересно, удастся ли. Ты расправила свое тело, я скользнул рукой вниз, перебирая пальцами твои позвонки, лизнул твою шею, чуть соленую от пота. Подумал, что слово «плоть» и правда звучит немного по-мясницки, но, произнося про себя «плоть Мириам», я словно набрасываю на него мягкую вуаль нежности и красоты. Мысленно произнес: «Ее плоть, тело, бедра», – и отчего-то вспомнил Майю. От этой мысли я тут же поник, мой позвоночник вобрал обратно густой нектар, голова тяжело опустилась, и я произнес: «Ну, ничего не получится». Ты ответила: «Только не выходи, не столь важно, только не выходи сейчас». И я раздраженно спросил: «Ладно, но до каких пор?» А ты пролепетала, словно сквозь сон: «Пока не испугаемся».

Я подумал – это не страшно, а просто противно. Нужно прислушиваться к телу, и если оно хочет выйти – позволить, а не издеваться над ним. Ведь очевидно, что за нашими потребностями, инстинктами и порывами скрывается некая биологическая причина. Твоя настойчивость наполнила меня беспокойством и тупой злобой. Я слышал, как ты дышишь мне в ухо – глубоко, сосредоточенно, – и вспомнил, что мы с тобой придумали, когда однажды гуляли вместе – в тот единственный воображаемый раз. Три полных дня мы провели тогда вдвоем. Мы придумали, что ухо похоже на руины амфитеатра. Быть может, именно поэтому их так строили.

«Ну и сколько еще ты предлагаешь нам лежать в этой позе?» – пробурчал я и объяснил, что, поскольку я, презренный, сделан из плоти и крови, то вынужден время от времени справлять нужду, а ты прильнула ко мне и произнесла: «Мочись в меня». Я взял минутку на размышление и, поверь, даже попытался насладиться искоркой пошлости, проблеснувшей в твоем предложении. Спросил, не вредно ли это для твоего здоровья, а ты пробормотала, что это я вреден для твоего здоровья. «Только, прошу, не выходи, чего ты так боишься? – спросила ты в полудреме. – Я же не предлагаю тебе вместе отправиться на Огненную Землю. А только чтобы мы остались единым целым» «Но для чего? – взбесился я. – Я и так чувствую между нами очень тесную связь, кажется, в моей голове едва ли найдется область, в которую ты еще не проникла. Ты врываешься в мои детские воспоминания, встречаясь в них со мной. Твои слова льются сквозь меня, они гнездятся у меня внутри, выкидывая моих собственных птенцов». И я начал что есть сил накручивать себя, чтобы вот так, в припадке злости, подняться на локтях и выйти из тебя. Но ты крепко прижала меня к себе: «Тебя злит, что я проникаю в твои мысли?» Я ответил: «Нет, все было прекрасно. Ночная встреча на улице. То, что благодаря тебе я начал видеть сны. Тот факт, что я способен вести твой дневник, и твой голос, который я кое-как научился извлекать из себя, – все это чудесно, потрясающе. Но сейчас мне очень, очень хочется выйти». Ты выслушала с улыбкой и сказала: «Не выходи».

«Почему?» – безнадежно спросил я, а ты ответила: «Чтобы хотя бы раз остаться единым целым, столько, сколько выдержим». Я прошипел, что любые две собаки могут застрять в таком положении, так какой в этом смысл. А ты произнесла с испугом в голосе: «Не убегай от меня». А если возьму и выйду? «Не выходи». А если? «Послушай (сказала ты), мне тоже нужно в туалет». Так мочись тут. «Я не могу, стесняюсь». Так что ты предлагаешь? «А ты?» Знаешь, давай вместе уснем и написаем в постель, как дети…