Бродяги Севера

Буш Мак-Таггарт забыл про Ба-Ри – а Ба-Ри забыл про комиссионера с Лак-Бэн. Когда Мак-Таггарт побежал по краю ущелья, Ба-Ри улегся на вытоптанном клочке земли там, где стояла Нипиза, уперся передними лапами и, оцепенев, уставился вниз. Он видел, как она прыгнула. Тем летом он много раз отважно нырял в глубокую тихую заводь вслед за ней. Но теперь вода была совсем другой. В такой поток Нипиза не стала бы нырять. Ба-Ри видел черные верхушки камней, которые то показывались, то исчезали в бурлящей пене, словно головы играющих чудовищ; вода ревела так, что ему становилось страшно, а между каменными стенами неслись обломки льдин. А она туда бросилась!

Ба-Ри одолевало желание последовать за ней, прыгнуть в воду, как прыгал он всегда за Нипизой. Ведь она там, точно там, даже если он ее не видит. Наверное, она резвится среди камней и прячется в белой пене и не понимает, почему он не последовал за ней. Но он робел – робел, высунув над бездной голову и шею, а лапы у него слегка скользили в снегу. Тогда он с трудом отполз от края и заскулил. Уловил в снегу свежий запах мокасин Мак-Таггарта, и тонкий плач медленно перешел в протяжный рык. Ба-Ри снова заглянул в ущелье. И снова не увидел Нипизы. Он лаял и лаял – но в ответ раздавался лишь рев воды. Потом Ба-Ри некоторое время постоял молча, прислушиваясь, и все тело у него дрожало от пронзавшего его ужаса.

Снег повалил вовсю, Мак-Таггарт вернулся к хижине. Тогда Ба-Ри прошел по следу, который оставил Мак-Таггарт на краю ущелья, и везде, где комиссионер останавливался и вглядывался вниз, Ба-Ри приостанавливался тоже. Ненависть к злодею вскоре перегорела и уступила желанию найти Иву, и Ба-Ри бежал вдоль ущелья, пока в четверти мили дальше того места, где комиссионер заглянул в поток в последний раз, не вышел на узкую тропинку, по которой они с Нипизой много раз бродили в поисках горных фиалок. Извилистая тропинка вела вниз по отвесному склону и сейчас была засыпана снегом, но Ба-Ри проложил себе путь по ней до самого края незамерзающего потока. Нипизы там не было. Ба-Ри заскулил, потом снова залаял, но теперь его зов звучал испуганно и приглушенно, и в нем появилась горестная нота, говорившая о том, что ответа Ба-Ри не ждет. После этого он пять минут просидел в снегу, неподвижный как камень. Неизвестно, что донесли до него бурный поток со своей мрачной тайной и шепот природы, говоривший истину. Но Ба-Ри смотрел, Ба-Ри слушал, и когда истина дошла до него, мускулы его затрепетали, и наконец он медленно поднял голову, пока черный нос не нацелился вертикально вверх, прямо в бушевавшую в небе белую бурю, и из горла вырвался неровный, протяжный стон хаски, оплакивающего возле вигвама только что умершего хозяина.

Буш Мак-Таггарт на тропе, ведущей в Лак-Бэн, услышал этот вой и вздрогнул.

Ба-Ри покинул край ущелья и вернулся в хижину только тогда, когда почуял запах дыма, который все сгущался и начал щипать ему ноздри. Он вышел на поляну и увидел, что от хижины мало что осталось. На ее месте была проплешина, на которой дымились раскаленные докрасна останки хижины. Ба-Ри долго сидел и смотрел на нее, все ждал и слушал. Пуля Мак-Таггарта оглушила его, но теперь контузия прошла, однако в его чувствах совершалась другая перемена, такая же странная и нереальная, как и их битва с мраком на пороге смерти в хижине. Меньше чем за час мир в глазах Ба-Ри исказился до неузнаваемости. Всего час назад Ива сидела рядом с ним перед зеркалом в хижине, болтала с ним и смеялась от счастья, а он лежал на полу, совершенно довольный жизнью. А теперь ни хижины, ни Нипизы, ни Пьеро. Ба-Ри сидел тихо и пытался это уразуметь. Лишь через некоторое время он выбрался из-под густого можжевельника, но движения его уже были полны глубокой крепнущей подозрительности. Он не подошел к тлеющим бревнам, оставшимся от хижины, но приник к земле и побежал по большой дуге к собачьему загону. Для этого ему пришлось миновать высокую сосну. Там он остановился на целую минуту и обнюхал свежий холмик под белым слоем снега. Потом Ба-Ри двинулся дальше, приникнув к земле еще ниже и прижав уши к голове.

Собачий загон был открыт и пуст. Мак-Таггарт об этом подумал. Ба-Ри снова присел и испустил скорбный вой. На сей раз – по Пьеро. Но в этом вое прозвучала новая нота, не та, что на краю ущелья: в нем была абсолютная безысходность. А вой у ущелья был окрашен сомнениями – робкой надеждой, до того человеческой, что Мак-Таггарт вздрогнул на своей тропе. Но что лежит в этой свежевыкопанной, присыпанной снегом могиле, Ба-Ри знал точно. Какие-то три фута земли не могли скрыть от него своей тайны. Это была смерть, явная, бесспорная. А когда Ба-Ри оплакивал Нипизу, то еще надеялся на что-то и чего-то искал.