Ба-Ри не стал гнаться за ним, а побежал к Умиску, который лежал, наполовину увязнув в тине, и непонятно скулил и пыхтел. Ба-Ри нежно потыкался в него носом, и минуту-другую спустя Умиск уже встал на свои перепончатые лапы под взволнованный гомон и плеск добрых двух-трех десятков бобров в воде у берега.
После этого Ба-Ри еще сильнее почувствовал себя в бобровой колонии как дома.
Глава XI
Пока прелестная Нипиза приходила в себя после пережитого под валуном, пока Пьеро еще возносил благодарственные молитвы за ее спасение, а бобры мало-помалу привыкали к постоянному присутствию Ба-Ри в их колонии, Буш Мак-Таггарт на почтовой станции Лак-Бэн, милях в сорока к северо-западу, кое-что замышлял. Мак-Таггарт служил комиссионером на Лак-Бэн семь лет. В учетных книгах Компании в Виннипеге значилось, что он просто превосходный работник. Накладные расходы на его станции держались ниже среднего, а полугодовые отчеты о добыче мехов всегда оказывались в числе лучших. Возле его имени в папке, хранившейся в головной конторе, была одна запись: «Получает прибыли больше всех служащих к северу от озера Годс».
Индейцы знали, в чем секрет. Они называли Мак-Таггарта
Вывести его на чистую воду мог разве что Грегсон. Грегсон служил инспектором той области и приезжал к Мак-Таггарту с проверкой раз в год. Он мог бы донести, что индейцы зовут Мак-Таггарта
Однажды вечером, через неделю после приключений Нипизы и Ба-Ри под валуном, Мак-Таггарт сидел при свете керосиновой лампы в своей «лавке». Маленького конторщика-англичанина с румяным, как яблочко, лицом он отправил спать и остался один. Вот уже полтора месяца комиссионер не знал покоя. Именно полтора месяца назад Пьеро привез Нипизу на Лак-Бэн впервые с тех пор, как Мак-Таггарта поставили там комиссионером. При виде нее у него захватило дух. С тех пор он ни о чем больше не мог думать – только о ней. За эти полтора месяца он дважды побывал в хижине Пьеро. Завтра он собирался снова отправиться туда. Он уже забыл Мари, тоненькую девушку-кри, с которой жил сейчас, как забыл десяток других девушек, которые были до Мари. Теперь он мечтал только о Нипизе. Он в жизни не видел никого красивее дочери Пьеро.
Он вслух припечатал Пьеро крепким словцом, глядя на лист бумаги перед собой, куда он уже битый час заносил пометки из потертых пыльных гроссбухов Компании. Один Пьеро стоял у него на пути. Отец Пьеро, согласно этим заметкам, был чистокровный француз. Поэтому Пьеро был наполовину француз, а Нипиза – квартеронка, хотя она была такая красавица, что Мак-Таггарт, не знай он, кто она такая, решил бы, что индейской крови в ее жилах капля-другая, не больше. Если бы они были просто индейцы – хоть чиппева, хоть кри, хоть оджибве, хоть тличо, да кто угодно, – все решилось бы в полминуты. Мак-Таггарт согнул бы их в бараний рог, и Нипиза сама пришла бы к нему в хижину, как пришла Мари полгода назад. Но эта треклятая французская кровь! С Пьеро и Нипизой так не выйдет. И все же…