Британец

Сначала послышался тихий шепот — это люди вокруг вас возобновили свои разговоры, но Новенький по-прежнему молчал, лишь изредка поглядывая на Бледного с Меченым, и ты вспомнил, как тихо вдруг стало тогда, так тихо, что раздавались только шаги конвоиров, сходивших с парома на берег, гулкий стук сапог по металлическим сходням, а затем — ничего, кроме плеска волн; паром вяло покачивался возле пирса, и у тебя закружилась голова, когда ты, подняв глаза, попытался окинуть взглядом бухту. Дул теплый ветер, гнавший перед собой морось, мелкими брызгами вдруг обдававшую лицо, настоящего дождя не было, и едва ты вспомнил, как вдали то исчезали из виду, то снова появлялись дома, тебя настигло тогдашнее чувство — что ты отрезан от всего и всех, и теперь, сидя среди остальных, ты ни слова не понимал в их разговорах, вокруг было безмолвие, оцепенение, и казалось, подобие движения сохранялось лишь на небольшом отрезке берега, который ты мог видеть. Тогда на пароме прошло, должно быть, лишь несколько минут, но ты сразу начал чего-то ждать, и теперь ты понял, что ни в коем случае нельзя опять чего-то дожидаться, ты почувствовал облегчение, когда кто-то из старост дал приказ строиться, а другие старосты забегали, как овчарки вокруг стада овец, повторяя команду.

— А ну, живей! — неслось вдоль всех домов, и вы торопились занять свои места. — Пошевеливайтесь, хватит рассиживать!

И как всегда — недовольное ворчание Бледного, пока Меченый не прошипел:

— Тише ты!

И Бледный:

— Это вторжение!

И с быстротой ветра его слова полетели по рядам:

— Вторжение! Тише вы, вторжение началось!

Разумеется, парочка опять оказалась рядом с тобой, а Новенького ты потерял из виду, и тут у ворот появился дежурный офицер во главе отряда сопровождения; ты увидел, что они немного замешкались, но потом караульные отдали честь и с грохотом опустили к ноге винтовки, с сухим треском — казалось, раздался хруст сломанных костей, солдаты смотрели куда-то мимо лица офицера — так смотреть люди приучаются только на военной службе — а офицер держался непринужденно, и при ходьбе колени у него чуть подгибались, будто из-за тяжелого пистолета в кобуре у него на поясе, и ты по знакам различия определил, что он в звании капитана.

— Начинайте, — остановившись перед строем заключенных, сказал он сержанту, следовавшему за ним. — Дайте приказ рассчитаться.

И сержант, уже громче, — капралам, среди которых ты не увидел парня, который водил вас на допрос:

— Рассчитаться!

И капралы, во всю глотку:

— Рассчитайсь!!

И пошло: первый, второй… Первые десять по команде вышли на шаг вперед из строя; первый, второй… И опять вышли, и еще… что ж, ты ничего не имел бы против, если бы так все продолжалось до бесконечности и можно было застыть, точно в трансе, спрятаться, как в пеленах, в цифрах, следовавших одна за другой, и цифры становились бы все больше, и ты укрылся бы за ними, стал бы мумией, не видимой ничьим глазам.

Глава пятая Дуглас (остров Мэн) 29 июня 1940 года

Когда Новенький предложил играть на то, кому ехать, уже светало, опять просидели за картами до самого утра, причем ему не пришлось уговаривать — с того вечера, когда вы в первый раз сели играть, так и повелось: едва начинало темнеть, Новенький вытаскивал карты, и за игрой вы не спали всю ночь. Но на этот раз он раздобыл бутылку картофельной самогонки; с некоторых пор в лагере шла самая настоящая торговля спиртным, нелегальная конечно, и не было сомнений — черный рынок не исчезнет, пока в лагере еще найдутся хоть одни часы, хоть одно обручальное кольцо, хоть какая-то более или менее ценная вещь; Новенький, будто так и надо, принес бутылку, теперь разлил остатки в два стакана, поставил на чемоданы, громоздившиеся штабелем между кроватями, на которых вы сидели; немного выждал, внимательно посмотрев на каждого из вас по очереди, затем назвал сумму, и в эту минуту на улице разом усилился крик чаек и ветер промчал за окном их тени. Свеча давно догорела, но вы подняли занавески, и света, проникавшего в комнату, было достаточно, несмотря на то что окна были закрашены; вы увидели, что Новенький вдруг стиснул зубы, от носа к губам у него пролегли две резкие складки, а глаза расширились; было ясно — шутить он не собирается, и все ваши прежние ставки тут же оказались сущей чепухой, они стали просто смешными, все эти выигранные и проигранные сигареты, как и ваши старания разломить сигарету пополам ровно посередине или скрутить из двух сигарет три — раз от раза самокрутки становились все тоньше, Бледный и Меченый мусолили их по очереди, эти трубочки не толще соломинки, которые требовали сноровки, иначе от поднесенной спички, когда закуриваешь, они сгорали чуть не целиком.

— Играем до пятнадцати очков, — повторил Новенький и с самым невозмутимым видом посмотрел на тебя. — Пара на пару. Мы с тобой. Не против?

И Бледный с Меченым подтвердили:

— Пара на пару.

И он еще раз объяснил правила: