Брестская крепость

Будем драться до конца, каков бы ни был этот конец! Это решение, нигде не записанное, никем не произнесенное вслух, безмолвно созрело в сердце каждого защитника крепости. Маленький гарнизон, наглухо отрезанный от своих войск, не получавший никаких приказов от высшего командования, знал и понимал свою боевую задачу. Чем дольше продержится крепость, тем дольше полки пехоты врага, стянутые к ее стенам, не попадут на фронт. Значит, надо драться еще упорнее, выиграть время, сковать эти силы противника здесь, в его глубоком тылу, наносить врагу возможно больший урон и тем самым хоть немного ослабить его наступательную мощь. Значит, надо драться еще ожесточеннее, еще смелее, еще настойчивее и как можно дороже продавать свою жизнь.

И они дрались с необычайным ожесточением, с невиданным упорством, проявляя удивительное презрение к смерти.

Раненные по нескольку раз люди не выпускали из рук оружия и продолжали оставаться в строю. Истекающие кровью, обвязанные окровавленными бинтами и тряпками, они, собирая последние силы, шли в штыковые атаки. Даже тяжело раненные старались не оставить своего места в цепи обороняющихся. Если же рана была такой серьезной, что уже не оставалось сил для борьбы, бойцы нередко кончали с собой, чтобы избавить товарищей от забот о себе и в дальнейшем не попасть живыми в руки врага. Много раз в эти дни защитники крепости слышали последнее восклицание: «Прощайте, товарищи! Отомстите за меня!», за которым тотчас же следовал выстрел…

В первые дни боев в северной части крепости, в районе домов комсостава, гитлеровцы захватили в плен группу наших бойцов и командиров во главе с раненым комбатом 125-го полка капитаном Владимиром Шабловским. Вместе с этой группой в плен попало несколько женщин и детей, в том числе жена Шабловского и его четыре маленькие дочки, старшей из которых было восемь лет, а младшей — восемь месяцев.

Под усиленным конвоем автоматчиков пленных повели в тыл. Измученные, истерзанные люди с трудом брели, поддерживая друг друга. Шабловский шел с рукой на перевязи, неся на другой, здоровой руке младшую дочь. На пути колонны оказался мост. Когда пленные дошли до его середины, капитан поцеловал девочку, передал ее жене и, громко крикнув товарищам: «Слушай мою команду! За мной!», бросился через перила моста в воду. Несколько бойцов тотчас же последовали за командиром. Автоматчики открыли бешеную стрельбу, и все, кто прыгнул, были перебиты тут же, в воде. Но они и искали смерти, а не спасения — раненные и обессиленные, они все равно не смогли бы спастись вплавь.

Гибель капитана Шабловского и его бойцов произвела сильное впечатление даже на врагов. Гитлеровцы тотчас же повернули всю колонну назад и отвели пленных в Брестскую городскую тюрьму. А когда день или два спустя через этот же мост вели группу наших женщин с детьми, захваченных в крепости, пожилой немецкий солдат, конвоировавший их, вдруг рассказал им о том, как погибли русский капитан и его бойцы, и в тоне этого рассказа слышалось почтительное удивление врага перед бесстрашием советских воинов.

Гитлеровских генералов и офицеров, командовавших штурмом крепости, бесило это неожиданное для них упорство осажденных. Их части надолго застряли то и дело запрашивали, почему крепость еще не взята, здесь, на первых метрах советской земли, тогда как авангарды наступающей немецко-фашистской армии уже овладели Минском и двигались дальше в направлении Смоленска и Москвы. В то время как там, на фронте, наступавшие войска стяжали победные лавры, получали ордена, захватывали в городах и селах богатые трофеи, здесь, у стен Брестской крепости, в глубоком тылу, немецких офицеров подстерегали не только меткие пули советских стрелков, но и явное неудовольствие своего командования. Из ставки Гитлера и тон этих запросов с каждым днем становился все более недовольным и раздраженным. Но крепость продолжала сражаться, хотя осаждающие не останавливались ни перед какими мерами, чтобы скорее сломить сопротивление гарнизона.

Все новые батареи подтягивались к берегу Буга. Уже без передышки, день и ночь, продолжался обстрел крепости. Мины дождем сыпались во двор цитадели, методично перепахивая каждый квадратный метр территории, кромсая осколками кирпичные стены казарм, превращая в лохмотья железо крыш. Крупнокалиберные штурмовые орудия врага постепенно разрушали крепостные строения. С первых же дней гитлеровцы стали применять при обстреле снаряды, разбрызгивающие горючую жидкость, а вскоре в дополнение к ним в крепости появились немецкие огнеметы. Вперемешку с бомбами с самолетов, то и дело налетавших на крепость, сбрасывали бочки и баки с бензином, и порой некоторые участки крепости превращались в сплошное море огня.