Брестская крепость

Всего этого были лишены защитники Брестской крепости. В самый грозный и страшный час в жизни народа, когда сердце каждого советского человека было полно глубокой тревоги за судьбы Родины, стена огня и смерти наглухо отгородила маленький гарнизон, сражающийся у границы, и единственными известиями, проникавшими к ним извне, были лживые сообщения немецких листовок и немецких радиоагитаторов, твердивших о разгроме Советской Армии, о падении Москвы, о капитуляции Советского Союза. Они не получали никаких приказов своего командования, им не сбрасывали с самолетов боеприпасов и продуктов, о них не писали в газетах, и страна даже не знала о том, что они ведут борьбу. Обращаясь мыслями к Родине, к ушедшим на восток товарищам, к своим родным и близким, они испытывали чувство мучительной, тревожной неизвестности. Обращаясь мыслями к своей судьбе, они не могли видеть впереди ничего, кроме смерти, позора и унижений вражеского плена, и невольно думали о том, что, быть может, никто никогда не узнает об их героической борьбе и даже имена их навсегда останутся неизвестными их народу. И все-таки они продолжали бороться, потому что Родина, от которой они были отрезаны врагом, жила в сердце каждого из защитников крепости. Они вели эту борьбу не ради славы, даже не ради своей жизни, они просто выполняли свой воинский долг перед Отчизной, глубоко веря в то, что рано или поздно, но враг будет изгнан с родной земли.

Даже бывалому фронтовику, прошедшему сквозь огонь самых жарких сражений Великой Отечественной войны, трудно себе представить ту невообразимо тяжелую обстановку, в которой с начала и до конца пришлось бороться гарнизону Брестской крепости.

Здесь каждый метр земли был не один раз перепахан бомбами, снарядами и минами. Здесь воздух был пронизан свистом осколков и пуль, и грохот взрывов не затихал ни днем, ни ночью, а недолгая тишина, которая наступала после оглашения очередной) вражеского ультиматума, казалась еще более страшной и зловещей, чем ставший уже привычным обстрел.

Зажигательные бомбы, снаряды, огнеметы, разбрызгивавшие горючую жидкость, баки с бензином, которые сбрасывали с самолетов, делали свое дело. В крепости горело все, что могло гореть. Эти пожары возникли на рассвете 22 июня и не прекращались ни на час в течение более чем месяца, то слегка затухая, то разгораясь в новых местах, и в безветренную погоду над крепостью всегда стояло, не рассеиваясь, густое облако дыма.

Несколько дней на плацу перед западным участком казарм, где дрались группы стрелков 44-го полка, горели машины стоявшего здесь автобатальона, и едкий запах паленой резины, стлавшийся вокруг, душил бойцов. В северо-западной части кольцевого здания долго пылал большой склад с обмундированием, и вокруг стоял такой удушливый дым, что бойцы 455-го полка, занимавшие соседние отсеки казарм, вынуждены были надевать противогазы.

Огонь проникал даже в подвалы. Кое-где в этих подвалах от многодневных пожаров развивалась такая высокая температура, что впоследствии на каменных сводах остались висеть большие застывшие капли расплавленного кирпича.

А как только начинался обстрел, с пеленой дыма смешивались облака сухой горячей пыли, поднятой взрывами и пропитанной едким запахом пороховой гари. Пыль и дым сушили горло и рот проникали глубоко в легкие, вызывая мучительный, судорожный кашель и нестерпимую жажду.

Стояли жаркие летние дни, и с каждым днем становился все более нестерпимым запах разложения. По ночам защитники крепости выползали из укрытий, чтобы убрать трупы. Но убитых было столько, что их не успевали даже слегка присыпать землей, а на следующий день солнце продолжало свою разрушительную работу, и лишь изредка, когда поднимался ветер, эта страшная атмосфера тления немного разрежалась, и люди с жадностью глотали струи свежего воздуха.

Были и другие, еще более тяжелые лишения.

Не хватало пищи. Почти все продовольственные склады были разрушены или сгорели в первые часы войны. Но прошло некоторое время, прежде чем эта потеря дала себя знать.