Бремя живых

Значит, будем подыгрывать. Сейчас главное — тянуть время. Операторы «Печенега» слушают каждое слово, поднимают по тревоге штурмовые группы, может быть, уже через несколько минут они будут здесь…

— С чего вы взяли? Дома я никогда не работаю, только в лаборатории. Здесь у меня ни аппаратуры, ничего. Да и литерный уровень, понимать надо. Наверное, вы не так приказ поняли. Если действительно такая срочность, поехали. Или свяжите меня с генералом, я ему сам все объясню.

— Значит, поехали!

«Неужели они действительно повезут меня на базу? Тогда я чего-то не понял. Ну, тем лучше».

Его деликатно, но решительно вытолкали из квартиры и даже позволили запереть дверь своим ключом. И бегом, бегом вниз по лестнице, минуя лифт.

Только на втором этаже вдруг задержались, распахнули неприметную дверь в глубине тупичка рядом с шахтой мусоропровода.

Сколько ходил Максим мимо, никогда на нее внимания не обращал. А был это черный ход, грязным изломанным коридорчиком выводящий во второй, потом и в третий внутренний двор-колодец. Из которого темная, воняющая кошачьей и человеческой мочой подворотня открывалась в глухой переулок между Второй и Третьей Мещанскими улицами.

Здесь ждали две машины: одна легковая, другая — небольшой автобус. Туда его и втолкнули. Уже совсем не вежливо. Скорее — грубо.

Роль требовала у Максима спросить с соответствующим недоумением:

— Не, господа офицеры, это вы чего-то… Превышаете. Ручки придержите, пожалуйста.

Машина рванулась чересчур резко. Доктора, не успевшего сесть, качнуло. Пытаясь удержаться на ногах, он в темноте попал кому-то рукой в лицо, выругался, естественно, начал искать, за что бы зацепиться поосновательней. А в ответ его схватили сразу с нескольких сторон, за руки и поперек туловища, очень грубо усадили на жесткую скамейку.

— Теперь сиди и молчи, понял?

Для убедительности из темноты отвесили подзатыльник, и весьма тяжелый.

«Нет, суки, я вам еще нужен, убивать не станете, даже и усыпляющего не использовали, побоялись, что надолго одурею, поверх водочки-то…»

Реакция его была совершенно естественной. Не только старший офицер, оскорбленный хамством нижних чинов, но и любой московский парень — хоть со Сретенки, хоть с Котлов, хоть с Марьиной Рощи — приучен был отвечать сразу. Если рассчитывал жить в уличном коллективе дальше.

«Ты не грози, ты делай!»

И драться полагалось до упора. В меру сил и возраста, конечно. В то ведь время, если кто не помнит, дворовые компании составлялись из всех пацанов, достигших подходящего возраста. От семи- до восемнадцатилетних. Только если и первоклассником ты начнешь в острой ситуации размазывать сопли по щекам и плакать, старшие товарищи расскажут, каково живется в зоне «опущенным». А тюрьма тогда рассматривалась как вполне обычная, не слишком даже и страшная, перспектива. В нее можно было загреметь уже в тринадцать лет, а в армию — только в девятнадцать. Попробуй, доживи. То, что лично Максим ее миновал, это вопрос личного выбора. Но уроки дворовой, волчьей жизни даром не проходят.

И он ответил. Сначала носком сапога вперед, где рисовался на фоне лобового стекла контур человека, предложившего ему молчать. Потом каблуком под колено тому, кто цеплялся за правую руку. Рука освободилась, и Максим использовал ее со всей возможной эффективностью.

Пораженный в переносицу пациент завизжал совершенно непристойно. Кровь хлынула потоком, а к виду собственной крови он, очевидно, относился слишком уж трогательно.

Заодно Максим в полный голос выдавал весь набор матерных конструкций, которым обучился еще в невинном детстве.

И все время вставлял между непечатными словами другие, хотя и бессвязные на первый взгляд, но могущие хоть приблизительно ориентировать о происходящем тех, кто, как он надеялся, его по-прежнему слушает.

С точки зрения чисто медицинской его поведение выглядело вполне достоверно. Человек, долго и упорно пивший, в какой-то момент может перейти в стадию патологического опьянения и, внешне выглядя практически трезвым, на самом деле будет находиться в сумеречном состоянии рассудка. Поступки его в этом случае становятся совершенно бесконтрольными и непредсказуемыми.

Хорошо, что в автобусе нашелся человек, способный к рассудочным действиям. Максима не стали глушить прикладом по затылку или прямо стрелять резиновыми или парализующими пулями. Просто вспыхнул мощный фонарь, направленный прямо в глаза.

— Вы что, псих, господин Бубнов? Отвечайте…

Голос из-за фонаря прозвучал удивительно спокойный, даже дружелюбный.

— Сами вы тут психи все! — мстительно ответил Максим, сплюнул прямо перед собой, не заботясь, на пол упадет плевок или заденет кого-нибудь. — Психи и сволочи! Так, что ли, с подполковником себя можно вести? Я вас, суки, запомнил. В лицо. Дальше сами думайте…

— Зря вы так, Максим Николаевич. Если вдруг вас невзначай обидели, так ведь можно понять. Вы, кажется, первый агрессию проявили?

Судя по тексту и тону говорившего, с ним пытаются наладить какие-то новые отношения. Похоже, вправду испугались. Превысили некие, позволенные им полномочия, а сейчас начали бояться…