Бремя богов

На следующий день, после похода за дровами, Ласка снова одела мужа в полукуртяшку, после чего стала прилаживать спереди и сзади лоскуты. Снова наметила угольком нужные точки – и опять до самой ночи накалывала дырочки, чтобы перед сном продеть через них ремешок. Зато – куртка была готова почти целиком. Оставалось только сделать завязки под воротом и – приладить на швы тонкую бахрому.

Затем настала очередь штанов – Ласка точно так же обматывала мужа кожей, отмечала, где совпадают края, колола, сшивала. Опять примеряла, отмечала, резала и прилаживала следующий кусок. Девушка сшивала кожу тонкой крапивной нитью, стараясь делать швы незаметными. Сотни крохотных проколов, через которые нужно протянуть тончайшие жилки! Из-за кропотливости труда на изготовление пары брюк ушло целых пять дней, вместо двух.

Потом день на левый сапог, день на правый – и шаман по прозвищу Старый наконец-то стал походить на настоящего, истинного лесовика!

Последним штрихом стал пояс: широкий, покрытый тиснением ремень с емкой поясной сумкой и двумя ножами: маленьким, меньше ладони в длину, из цельного куска кремния – для разделки звериных туш, и большим, из кленовой основы, в которую были вклеены обсидиановые пластинки – для работы или схваток. Ну и, само собой – с несколькими петлями для подвешивания оружия и добычи.

Пояс, скорей всего, был скифским, трофейным – Ласка всего лишь покрасила его в цвет остальной одежды.

К этому времени снега в лесах навалило так много, что походы лесовиков за дровами прекратились – не так-то просто пробираться на несколько километров в чащу через сугробы высотой по пояс, и не так-то легко найти под ними хоть что-то, пригодное для очага.

Но в кочевье это глухое время принесло только радость и веселье. За долгое лето охотники смогли запасти достаточно мяса, чтобы не голодать, а первые месяцы зимы позволили им сложить вокруг стойбища высокие поленницы. Посему свалившееся на лесовиков свободное время потомки куницы посвящали изготовлению топоров, наконечников копий, украшению своей одежды и – отдыху. И старые, и малые катались со склонов оврага, где на санях, а где – по накатанному до ледяного блеска обрыву; пили сладкий мед с дурианом и прыгали через костер, дабы дым подхватил душу и вознес на свидание к небесным духам и усопшим предкам; устраивали праздники любви, состязались в умении лазать по деревьям, метать копья и палицы, а порою – просто объедались до состояния икоты в честь голодного демона и его дочерей.

Золотарев так и не понял, делали они это в честь прародителя болезней, дабы заслужить его милость – или издевались над своим извечным врагом, никогда не знающим сытости.

Лесовики не ведали алкоголя – но бесконечная череда веселья все равно вызывала у молодого колдуна ощущение некого всеобщего затянувшегося запоя. Просто удивительно, как среди всей этой безмятежности его Ласка ухитрилась сделать для мужа еще и плащ из медвежьей шкуры! Одного слоя одежды для супруга ей показалось маловато – все-таки за пределами кочевья царила зима…

– Легостай!!! Легостай!!!

Тревожный крик заставил почти всех членов племени высыпать из чумов наружу. Лесовики увидели на утоптанной вокруг общего кострища большой площадке залитого кровью мальчишку, стоящих рядом его растерянных друзей.

– Мы просто катались! – попытались оправдаться они. – Там же, где всегда! Никогда ничего не случалось! Мы не знаем, на что он напоролся!

– Легостай! – одна из женщин кинулась к раненому пареньку, обняла, приподняла. – Легостай, родной мой, ты цел?!

Но темнеющая под мальчиком лужа крови доказывала, что все очень плохо…

– Молодцы, что принесли! – Борода спохватился первым, упал на колени возле несчастного, скинул с него пояс, задрал куртку: – Снега!

Дикарки кинулись в стороны, захватили с сугробов полные горсти, принесли. Отерли залитое кровью тело, открыв рану.

Золотарев в бессилии скрипнул зубами – медицине его почти не обучали. Ведь он должен был убивать, а не спасать! Пожертвовать собой – но уничтожить повелителя оборотней. В планы братства великой Купавы спасение кого-либо не входило. Воспитанному ими воину предстоял путь только в один конец.

Человека невозможно научить всему на свете. Братство сделало выбор в пользу искусства войны, а не исцеления.

– Любый!!! – вскинув лицо к небесам, взмолилась женщина. – Любый, умоляю, помоги! Спаси моего сына! Верни ему жизнь! Любый, ты слышишь меня?! Любый, молю!

Взметнулась снежная пыль, мелькнула серая тень, на миг замерла возле одинокого истукана – и там вдруг распрямилась высокая худощавая фигура. Подняла сложенную одежду, быстро облачилась, развернулась…

Темноволосый и остроносый гость, на шее которого поблескивала серебряная бабочка с янтарной вставкой, стремительно приблизился к раненому.

– Любый! Это Любый! – пробежал меж лесовиков восхищенный выдох.