Бранкалеоне

Вследствие сего льва и лиса охватил немалый страх; если б они могли ретироваться с честью и благополучно, так бы и сделали. Но они выдвинулись так далеко вперед, что не знали, как поступить; некоторое время они стояли в сомнении, приблизиться им или нет, и дожидались какого-нибудь его движения. Видя, однако, что он занимается своими делами, они двинулись вперед, и лис с великим почтением его приветствовал, молвив так:

— Приветствую ваше превосходительное зверинство, синьор зверь несравненный и величественный видом. Знайте, что здешние звери получили величайшее удовольствие от вашего появления в сих местах. Поэтому они отправили нас двоих изъявить вам почтение и пригласить в покои, вам приготовленные, дабы вы прияли от них те ласки и почести, какие они смогут вам учинить, и хотя оные не отвечают вашему достоинству, однако не будут вам неприятны, ибо вы узнаете, что происходят они от искренности сердечной. И чтобы мы остались более довольны вами, а вы — нами, мы просим вас назвать ваше имя, кто вы и откуда идете.

Осел, исполнившись смелости от этой смиреннейшей речи, подумал, что хорошо будет изобразить сановитого зверя, каким, по-видимому, его воображают. Поэтому он, подняв голову, отвечал с великой степенностью и в весьма скупых словах. Он сказал, что хотя должен выказать им некоторое недовольство, затем что они дерзновенно подступили к его особе и дерзнули спросить о его имени, однако, полагая, что это следствие великого их простодушия, он не только прощает им таковую дерзость и столь малое уважение к его величию, но и желает их удовольствовать, тем более что они сделали ему приглашение столь приязненное. К этому он прибавил, что сообразно своему величию он носит свое имя начертанным на правой ноге, так что, если хотят его знать, пусть подойдут и прочтут; и тотчас поднял заднюю ногу.

Он был подкован, и на подкове, казалось, выведены были буквы, действительно наделенные смыслом, потому они поверили его словам. Лев, не считавший благоразумным подступаться к ноге, подкованной и защищенной, сказал, что отродясь не был в школе и читать не учен, так что этих букв не поймет. Но лис, чья хитрость была в этот миг помрачена честолюбием, выставляя свою образованность, сказал, что читать — его дело, затем что он великий канцлер, и приблизился, чтобы взяться за чтение. Тогда осел, видя, что все вышло в точности как ему хотелось, со всей силы лягнул его парою копыт, угодив ему в нос около глаз, а если ударить в это место, будешь совершенно оглушен, так что лис без чувств повалился наземь. Видя это, осел еще шесть раз ударил его со всей силы, какая в нем была, нанося удары в голову, так что лис был сокрушен дотла, а потом принялся топтать его с великой яростью, пустив в ход еще и зубы, и так усердствовал, что убил его.

Когда лев увидел эту забаву, немедля кинулся вспять, ударился в бег, убрался и оказался в безопасности; а злокозненный и честолюбивый лис вместе с жизнью утратил величие, нажитое плутнями. И стало ясно, что его грамотность безмерно его вознесла, чтобы низвергнуть в смертельном падении.

Подлинно, мало значит грамотность в особе злокозненной и честолюбивой, ибо не сочетается в ней с доброй и подлинной рассудительностью и с той добродетелью, которую называют in agibilibus[149], а без сих достоинств ученость скорее вредоносна. Это происшествие дает также увидеть, сколько ущерба государям в том, чтобы оставлять управление особам, которые хотят ведать все сами, а потому отвергают чужой совет. Этот пример должен стать наукою для тех, кто хочет быть доверенным лицом при государе, ибо в конце концов честолюбие их низвергает и они терпят позорную неудачу, если не желают, чтобы другие участвовали в делах.

Если бы лис позволил созвать совет, как желал лев, их предприятие было бы обсуждено получше, они пошли бы к ослу с большей компанией или помощью, а может, отправили какого-нибудь другого зверя, чтобы узнать правду, и дело не кончилось бы так прискорбно.

Глава XXXVI [150] . Как осел вновь обратил в бегство льва вместе с волком и что за этим последовало

Хотя лев и лис отправились туда тайком, их заметила кошка-камергер, а потому последовала за ними, но тоже тайком, так что присутствовала при этой трагедии, оставаясь, однако же, на дереве несколько вдали, чтоб ее не приметили. Увидев, что ее государь пустился в бегство, она не промедлила двинуться той же дорогой, когда же увидела, что он останавливается, остановилась сама и, приблизившись, осведомилась, как тот себя чувствует. Слыша, что он сильно удручен, она отвела его в вертеп поблизости, где, постелив травы, дала ему улечься; сделала растирания, заставив отхлынувшую кровь вернуться на место, и уговорила его отдохнуть немного, сама же вышла из вертепа и забралась на высоту, чтобы нести стражу.