Бранкалеоне

Заяц, едва увидев, как осел задрал ноги, чтобы зашибить лиса, поспешно пустился назад к царской пещере, дабы возвестить остальным об этом злосчастии, и первым, на кого он натолкнулся, был капитан стражи алебардщиков, который, слыша эту дурную весть, без промедления созвал всех своих солдат и помчался туда, дабы исполнить свои обязанности. Побежала и кошка-мажордом с несколькими лисами из челяди, побежали и другие; всех их увидела дозорная кошка, и, созванные в вертеп, где пребывал лев, они услышали обо всем происшедшем. И хотя, с одной стороны, их опечалила дурная новость, с другой — они немало обрадовались, услышав о смерти лиса, ибо смертельно его ненавидели, завидуя его могуществу и будучи не в силах сносить, что царь делал лишь то, что желал и говорил лис: «Теперь-то наш государь узнает, хорошо ли отдаваться на жертву одному-единственному».

Помянутый заяц отправился прямо к волку-юстициарию и застал его за пыткою мыши, которую тот вздергивал на дыбе, чтобы вынудить у ней признание, что это она обгрызла курицу, преподнесенную в подарок великому канцлеру. Поведав волку обо всем случившемся, он заставил его бросить это занятие, тем более что лис умер, и повел его к месту столкновения, думая найти там льва, чтобы пособить ему хоть советом; на пути они тоже были замечены и окликнуты дозорною. Они нашли царя с большой частью его двора; держали совет de modo tenendo, и решено было вернуться на луг, но так скрытно, как только можно, а когда подберутся и смогут видеть сего великого зверя, каждый пусть внимательно его изучит, а еще и помыслит, как можно на него наброситься, чтобы взять в плен; так и было сделано.

Когда дошли до луга, все устрашились, ибо никогда не видали такого зверя, за исключением волка, который хорошо понял, в том числе по запаху, что это осел, но безухий, и расхохотался, говоря:

— Теперь-то я на славу пообедаю, коли он пришел мне в руки; не защитят его все эти украшения от моих зубов. Знайте, синьор лев, это моя еда, и я ее немало съел; нет здесь животного ничтожней его, а потому пойдемте вперед без тревоги, ибо я представлю вам отменную забаву.

— Потише, — отвечал лев, — я не поверю тебе так легко: хоть ты и волк, но можешь обманываться, как обманулся наш покойный канцлер, бывший, как сам ты говоришь, самым мудрым зверем в свете. Он думал, что это животное любезное, с этой мыслью приблизился к нему и простился с жизнью; поверь мне, он не таков, как ты думаешь.

— Вы знаете, синьор, — возразил волк, — как говорит пословица, что и у мудрых часто сваливаются штаны. Потому неудивительно, что свалились они у лиса, который не был так мудр, как считалось, хотя вашему величеству казался таковым, затем что вы не испробовали благоразумие и доблесть других. И хотя в сходках, учинявшихся для какого-нибудь обсуждения, его голос или мнение были лучше всех, так как решение всегда принималось в согласии с ним, но на деле было не так. Ибо советники, которые не могли ничего добиться от вашего величества иначе как через него, не осмеливались молвить ничего поперек, чтобы не нажить в нем врага. Кроме того, известно, что почти все советники — его сторонники и ставленники, и он никогда не желал ни назначить, ни предложить вашему величеству никого, кто знал бы столько, сколько он, чтобы потом выставлять себя самым мудрым. Поверьте мне, будь он мудр, не простился бы с жизнью, подвергая такой опасности вашу репутацию. Но как бы там ни было, это — доподлинно осел, и пойдемте же вперед без всякой тревоги.

— Я уверен, что ты обманываешься, — сказал лев, — почем знать, что те приметы, которые заставляют тебя считать его ослом, не обнаруживаются и в других зверях? Лис тоже поначалу думал, что это осел, а потом обнаружил, что это нечто иное. Знай, когда мы себя перед ним обнаружили, он не выказал ни малейшего страха и даже грозил нам; будь это осел, он был бы напуган. Потом, он говорил с такой степенностью и таким здравомыслием, что ясно показал себя зверем мудрым и важным, а не ослом, несуразным и несмысленным.

Слыша эту речь, волк засомневался, не обманывается ли он, и ощутил немалый страх, хоть того и не показывал.

— Ну, — сказал он, — как бы там ни было, я почитаю его ослом, и если он таковым окажется, дела мои хороши, если же окажется чем другим, нам не следует бояться, ибо нас много, а он один. Пойдем же нападем на него, и я вам обещаю не покидать вас и сражаться храбро, если понадобится; то же, я уверен, сделают и другие, особливо алебардщики.

Тогда лев ободрился немного, но, зная, что каждому дорога его шкура, не вовсе доверился уговорам волка не бояться, что его бросят, а особенно сам волк, в вящей опасности. Потому он отвечал так: