Брачный офицер

Анджело слегка повернул свою рюмку, заглядывая в глубину.

— Бывает, если взглянешь в такую вот древнюю, как эта, граппу, и кажется, будто само будущее видишь. — Он чуть отхлебнул, покатал слегка языком во рту. — А когда выпьешь, почти уверен, что сможешь, как хочешь, это будущее изменить.

— О чем ты, Анджело?

— Все просто. Ты хоть раз говорил Ливии, что любишь ее? Что всю жизнь хочешь быть только с ней одной? Что никакие самые непреодолимые препятствия не смогут вас разлучить?

— Нет… — вздохнув, признался Джеймс. — Сам знаешь, ситуация была непростая. Как брачный офицер, я…

— Ах, Джеймс, Джеймс! Скажи-ка мне, почему британцы ввязались в эту войну?

— Наверное, потому, что решили, что в ней есть за что сражаться, — пожав плечами, ответил Джеймс.

— Например?

— Ну… скажем, за честную игру. Защищать тех, кто не может постоять за себя. Не позволить, чтоб нами помыкал какой-то жалкий военный диктатор.

— А когда дело доходит до тебя самого, ты готов позволить другим указывать, что тебе надо делать, подчинять свою жизнь военному уставу, при этом забывая о добре, порядочности, справедливости, — если угодно, и о любви, — качнул головой Анджело. — Вы решили, что наша страна стоит того, чтобы за нее сражаться, и мы вам за это благодарны. А как насчет самого нашего народа? Как насчет Ливии? Разве за нее сражаться не стоит? — Анджело указал пальцем на письмо и подтолкнул его обратно через стойку к Джеймсу. — Ты можешь постоянно носить у сердца это письмо. Можешь носить его долго, пока оно не выцветет, не прорвется на сгибах, как старое кружево по швам. Но ты можешь себе сказать, что листок бумаги — еще не решение, что любовь, отвергнутая в таких вот обстоятельствах, не отвергнута окончательно, а только испытывается. Что этот разрыв не станет окончательным до той поры, пока вы оба это не признаете. Короче, дружок, если ты и в самом деле считаешь, что ради этого стоит сражаться, вот и давай, сражайся.

— Но она пишет, что решения своего не изменит!

— Она женщина, Джеймс! Если ты поменяешь ей ее решение, она тебе только спасибо скажет. А если нет, — Анджело повел плечами, — тогда какое это все имеет значение, ведь правда?

— Господи, Анджело! — воскликнул Джеймс, глядя на него горящими глазами. — До чего же ты прав!

Глава 40

Выйдя из ресторана, он вскочил в свой джип, вспугнув шайку scugnizzi, старательно орудовавших над выворачиванием фар. Едва джип тронулся, металлом звякнуло о дорожные камни.

Хоть дороги и были открыты для движения, но окружающий пейзаж по-прежнему был пугающе мертв. Джеймс петлял по горной дороге, и пепел взвивался из-под колес. То тут, то там черные пятна скошенных деревьев указывали, где лава свирепствовала лютей всего.

Когда Джеймс добрался до Фишино, его встретила тишина. Он притормозил у развалин остерии и выключил двигатель. Казалось, вокруг ни души.

— Эй! — выкрикнул он.

И тут увидел в окне одного из ближайших домов знакомое лицо.

— Мариза! Это я, Джеймс!

Она вышла на крыльцо.

— Где Ливия?

— Нет ее.

— Где она?

Мариза молчала.

— Мне надо с ней поговорить! — сказал Джеймс.

— Она пошла к Альберто Сиенца.

— К этому бандиту? Что общего у нее с ним?

Мариза снова промолчала, и он нетерпеливо бросил:

— Ладно, неважно! Как туда добраться?

Мариза не сразу указала ему на просвет среди деревьев.

— Ступай по этой тропе примерно с милю. — И вдруг ее будто прорвало: — Ливия ушла еще вчера и до сих пор не вернулась. Я волнуюсь за нее. Она мне привиделась… в какой-то тьме.

— Не беспокойся, я найду ее! — сказал Джеймс и припустил бегом по тропинке.

Мариза за его спиной взволнованно сжимала руки в сомнении — верно ли она поступила.

Джеймс бежал по тропинке, пока она не привела его к ферме. Под навесом стоял сверкающий красный «Бугатти», дверь в дом был открыта.

— Ливия? — позвал Джеймс.

Ответа не последовало, и он вошел в дом. Из кухни тянуло запахом застоявшейся пищи. На столе остатки трапезы — и какой: весь стол был уставлен удивительными деликатесами. Недоеденный, лишенный конечностей омар, небрежно раскиданные по столу вскрытые жестянки с икрой. Почти опустошенная бутылка «Мутон Ротшильд» валялась на боку. Два наполненных до половины стакана стояли у двух пустых тарелок.

— Ливия? — снова повторил Джеймс.

Он различил какие-то звуки на втором этаже. Скрипнула кровать. Вскрикнула женщина, то ли в экстазе, то ли от боли. Джеймс взбежал по лестнице вверх, ногой распахнул дверь.

В постели были двое, тучный мужчина и женщина. Перед глазами возникли копна темных волос, обнаженная спина, платье, перекинутое через спинку стула. Но женщина, верхом сидевшая на Альберто Спенца, была не Ливия.

— Подымайся! — велел Альберто женщине.

Та покорно сползла вбок. Завернувшись в простыню, Альберто поднялся.

— Где Ливия?

Альберто прошел к окну, выглянул наружу.

— Ага, явился один, — отметил он, — это опрометчиво.

Джеймс взорвался, продолжая говорить по-итальянски:

— Говори, где она, скотина, или я…