Брачный офицер

Ливия прикрыла глаза. Ей уж было показалось, что вот-вот случится что-то непоправимо ужасное. Но потом она догадалась, расчет был иной. Альберто давал ей понять, что пока выдает ей пенициллин, она — его собственность.

— Куда мы едем? — спросила она.

— В Неаполь.

Ведя машину по улицам Неаполя, Альберто как будто что-то про себя все время прикидывал. Пару раз пытался вовлечь Ливию в разговор, но она, отвернувшись, смотрела в окно.

Но вот Альберто свернул на безлюдную дорогу позади полицейского участка и остановил машину. Дежуривший у дверей carabiniere кивнул ему.

— Приятель твой? — нарушила молчание Ливия.

— Угу. У меня куча дел с народом в этом заведении.

— А я-то причем?

— Сегодня ты и есть то дело, ради которого я сюда приехал.

Она не задавала вопросов. Что бы Альберто в отношении ее ни замышлял, ничего хорошего это ей не сулило. Просто надо постараться ни на что не реагировать, пока все не закончится.

— Вот что, Ливия, — начал Альберто, — хочу кое о чем тебя спросить.

Джеймс сидел за своим письменным столом, неотразимый в новой с иголочки форме. Начищенные ботинки блестели, как зеркало, медная пряжка на поясе сияла, фуражка замерла в готовности на крючке при двери. Он делал вид, будто работает, но работать было совершенно невозможно, не только из-за беспрестанного вмешательства прочих сотрудников подразделения, то и дело просовывавших голову в дверь с пожеланиями всяческих удач или чтобы бросить ему: «Молодчина!» В соседнем кабинете Карло с Энрико даже не пытались изображать трудовую деятельность, а без конца гляделись в только что вымытые окна, как в зеркала, прилаживая свои канотье и галстуки-бабочки. Откуда-то Карло раздобыл зеркальные солнечные очки «Рэй-Бэн», вроде тех, что носят американские летчики, и ужасно радовался, что его глаза теперь никто не видит.

Во дворе внезапно взвыл прорезавшийся микрофон. «Проверка!» — робко произнес чей-то раздутый усилителями голос. Джеймс подошел к окну выглянул наружу. Даже в самые последние минуты микрофон, перед которым генерал должен был произнести речь, все продолжали оплетать сине-красно-белыми флажками. Сотрудник армейского радио суетился вокруг с магнитофоном, а оператор армейской кинохроники прилаживался с разных углов, так чтобы в видоискатель не попали следы разрушений от авианалетов.

Взяв наугад письмо из своей корзины, Джеймс пробежал его глазами. На конверте значилось: «Городская община Черколы»:

Уважаемый сэр,

Управление нашей общины, выражая благодарность и признательность граждан Черколы за работу, проделанную на благо людей во время последнего извержения Везувия, считает необходимым подчеркнуть в особенности оперативную деятельность командования союзных сил по спасению более 500 семей местных жителей, которые были эвакуированы со всем своим имуществом с помощью транспорта союзных сил, а также щедрое распределение продовольствия…

Джеймс отложил письмо в стопку аналогичных писем. Благодарность искренняя, в этом сомнений не было. Хотя едва облагодетельствованные союзной помощью смекнули, что от них в целях пропаганды ждут пения с плясками, каждый своей восторженной благодарностью стремился переплюнуть остальных. В немыслимых шляпах с перьями, мантиях, с цепями на шее, указывавшими принадлежность их носителей к местной провинциальной знати, многие из авторов этих писем в данный момент собрались во дворе, чтобы занять здесь почетные места.

Эрик просунул голову в дверь. Он тоже в ожидании генеральского визита был в новой форме, хотя, явно чувствовал себя не в своей тарелке оттого, что идея всей операции приписывалась и ему.

— Встретимся внизу, дружище, — буркнул Эрик. — Машина генерала на подходе.

Джеймс кивнул:

— Сейчас спускаюсь!

Он распечатал очередное письмо:

Дорогой капитан Гулд!

Просто хочу сообщить Вам, что у нас с капралом Тейлором родился малыш. Мальчик красивый, весит девять фунтов, голубоглазый и темноволосый, постоянно голодный. С Вашего позволения мы назовем его Джеймсом в память обо всем том, что вы для нас сделали.

С приветом,

Джина Тейлор (в девичестве Тезалли).

Джеймс улыбнулся, вскрыл еще одно письмо: